Альвиана: по зову сердца и луны
Шрифт:
— Что случилось? — с трудом пошевелила пересохшими губами. — Почему… так больно?! И руки… твои… холодные… — сколько помню, они у него всегда горячие. И пахнет он сейчас страхом…
— Помнишь, что произошло?
— Нет.
— Хочешь крови или кого-нибудь убить?
— Тебя… чтобы пере… стал… орать, — горло першило, говорила я с трудом, но скверный характер даже сейчас проявился. Однако после сказанного, Дельрен крепко притянул мою голову к себе и горько рассмеялся. Тогда-то я и почувствовала: произошло что-то недоброе.
— Холодно. Согрей… пожалуйста, — попросила его.
После непродолжительного раздумья Дельрен бережно притянул меня к себе, однако он был чуть теплее, чем я. Но одно его присутствие и нежность немного успокаивали.
— Как же плохо. Вот и выпила… зелья… — тихо прошептала, коря себя за доверчивость и безалаберность, однако Дельрен услышал и вздрогнул:
— Какое?! — он чуть шелохнулся, а у меня будто мозги встряхнулись.
— Из-за которого аллергия… Хорошо, что выпила чуть-чуть… Иначе бы скопытилась…
— Что за зелье?! — хватка Дельрен стала болезненной, словно железными клещами впился в мои руки. Еще и тряхнул. — Отвечай, это важно!
— Вчера… я зашла… в аптеку…
— И?! — зарычал он от нетерпения и так сжал, что сейчас задохнусь. Вот же безжалостный эгоист! Не терпится ему знать, а мне, между прочим, так плохо, что я умираю!
— Купила настойку… женскую…
Из груди Дельрена раздался протяжный, горестный стон.
— Знаю… Но аптекар…ша обещала… что его действия… на лунье… хватит.
— Когда ты выпила?! — голос Дельрена прозвучал в тишине напряженно. Да и он сам был, как натянутая струна.
— Перед сном. Не надо было, знаю. Прости. Но… я…
Дельрен шумно втянул носом воздух, будто с трудом сдерживал себя в руках, и вдруг его грудь дернулась.
— Я что-то… натворила? Ничего… не помню.
Большая ладонь нежно коснулась моего лба, убирая прилипшие пряди, а затем со вздохом он коснулся своим лбом моего. И я ощутила едва уловимый запах крови.
— Ранен?! — заволновалась. — Я?! Что случилось?
— Как сейчас себя чувствуешь?
— Плохо. Все болит. Особенно голова. И тошнит… — подумала и добавила: — Как при… отравлении.
Дельрен дышал тяжело, взволнованно, а потом встал, поднял меня на руки и куда- то понес.
Из-за тряски мне стало хуже, и я впадала в беспамятство. В редкие минуты, когда приходила в себя, молилась, чтобы он оставил меня в покое. Но тряска продолжалась и продолжалась.
Я сильно замерзла и давно потеряла счет времени. Зато с уставшего Дельрена градом тек пот. Он шумно дышал.
— Отдохни… — прошептала, очнувшись. Но не получила в ответ ничего, кроме рыка. Рыка отчаявшегося человека, находившегося на пределе сил…
Пришла в себя в чужом доме. Еще не открыла глаза — запах бревен, трав, простой еды, зудение комара и чужой мужской запах рассказали о многом.
— Дельрен? —
— Его здесь нет. Ушел.
Буря чувств пронеслась в душе. Понадобилось время, чтобы набраться храбрости и спросить:
— Навсегда?
— Кто знает. Кто знает, — старик подошел, но остановился на расстоянии. — Вырываться и пытаться разорвать цепи не стоит. Одна попытка, и окажешься в подвале. А там не так уютно, как здесь. Поняла?
Я молчала, пытаясь осознать, что он сообщил, и старик повторил властно:
— Не слышу!
— Да, — выдохнула я. Не знаю, что случилось, но хочу умереть. Предательство Дельрена оказалось хуже всего. Да, я заболела, поранила его, но бросать меня вот так, в чужом доме, с тяжелыми кандалами на запястьях… Как он мог?! Стоило шелохнуться, слышался шум цепей, появлялась тяжесть, сразу ощущала, что болею, что нет сил, болит голова… Что я преданная. Однако плакать не было сил.
Немногословный незнакомец иногда подходил ко мне, проверял лоб, пульс, подносил чашку с травяным настоем, смешанным с золой, и поил. Из-за слабости и недомогания я лежала пластом, с закрытыми глазами на чем-то жестком, но иногда приходила в себя и слышала умиротворяющий скрип пера.
Под вечер мне стало немного лучше. В помещении было темно и тихо. В глазах до сих пор сохранялось ощущение, что в них насыпали песка, но я рискнула и смогла немного приподнять веки.
Увидела бревенчатое помещение, утопающее в сумерках; стену, украшенную охотничьими трофеями; часть потолка с балками, к которым пристегнуты мои цепи… Вздохнула и начала медленно поворачивать голову.
Книжная полка во всю стену, шкаф с прикольными пистолетами, кресло… в котором без движения сидит высокий, худой старик с лысой, как девичья коленка, черепушкой и хмуро разглядывает меня.
— Все-таки двуликие живучее людей… — произнес он задумчиво, но тоном, будто за подопытной мышью наблюдал, а не живым человеком. — Вода — не еда. Пятый день лежишь. Но выживешь.
— Пятый?! — поверить не могу. — Я… отравилась? — Если только так объяснялось мое жуткое состояние.
— Бешенство, — припечатал старик спокойно-цинично и до ужаса пугающе И я, хоть и была слабой, возмутилась:
— Нет! Это… или отравление, или сильная аллергия, или я чем-то заболела. Но не бешенство!
Старик молчал, и я принялась сбивчиво объяснять. Ведь знаю, чем грозит мне его диагноз — смертью!
— Бешенство, если подразумевать под этим помешательство или помутнение рассудка, может быть наследственным или заразным. Но в роду у меня сумасшедших не было. Если заразное, то почему заболела только я? Ведь до этого я провела день в академии! Была бы вспышка! Да и жива я, — покосилась на старика. Помню же, что до сих пор никто после приступов бешенства не оставался в живых.