Альянс бунта
Шрифт:
— Шоколад! Шоколад! — Маленький мальчик подпрыгивает от возбуждения на краю дивана.
Я не могу остановиться. И должен что-то сказать.
— Серьезно? Ты мог бы заказать доставку поп-тартс. Или попросить того грубияна, который привез меня сюда, привезти тебе немного. Какого хрена?
Маленький мальчик ахает, его внимание снова переключается на меня; он коварно ухмыляется.
— Ты ругнулся.
— Нет.
— Это слово запрещено. — Он прикусывает нижнюю губу, протягивая ее между зубами.
— Правильно, приятель. У нас будут неприятности, если
Мальчик секунду рассматривает меня, потом качает головой.
— Мы… простим его… — Он поднимает маленький указательный палец. — На первый раз.
— Очень великодушно с вашей стороны, — говорю я.
Майкл выбирает из жесткого футляра пачку поп-тартс и сует ее мне в грудь.
— Кухня там. Ты ведь знаешь, как пользоваться тостером, верно?
Я беру печенье, кровь бурлит в моих венах, как река расплавленной лавы.
— Да, умею. И с радостью пойду и приготовлю его, как только ты объяснишь, что за… — Я спохватываюсь в самый последний момент. — Что за ерунда происходит!
Если не ошибаюсь, в глазах Майкла действительно пляшет веселье.
— Дэш, это Кольт. Он мой очень особенный друг. Ты будешь присматривать за ним следующие шесть часов.
— Что?! Я пришел сюда не для того, чтобы нянчиться с ребенком…
— Да, боюсь, что так и есть. Мейсон не слишком хорошо ладит с детьми. К тому же, в любом случае, он должен быть с нами сегодня вечером.
Маленький мальчик с глазами цвета темного шоколада встает с дивана. Он дергает меня за руку, указывая на печенье.
— Я могу… знаешь, я покажу тебе, как их делать. Ты тоже можешь попробовать.
— Майкл! Ты не оставишь меня здесь с ним. Я ничего не знаю о детях!
— Ты разберешься. Только не позволяй ему есть слишком много. Его обязательно стошнит.
— Обязательно, — соглашается Кольт и начинает тащить меня в направлении того, что, как я могу предположить, окажется кухней.
— Куда ты вообще идешь? — спрашиваю я через плечо.
Майкл одаривает меня лукавой улыбкой. Первой улыбкой, которую я когда-либо видел на его лице.
— Никому не открывай дверь. Я имею в виду вообще никому. Если с этим малышом что-нибудь случится, у тебя будут серьезные неприятности. Его отец не из тех людей, которых хочется подвести. Поверь мне.
Затем он уходит.
Через тридцать секунд на хорошо укомплектованной кухне я сажаю маленького мальчика на стойку, чтобы он болтал ножками, пока рассказывает мне, как открывать пакет с поп-тартсами и засовывать их в тостер.
— Потом… ты просто… да! Вот так! — Он в восторге. — Ты нажимаешь сюда, и внутри тостера начинает… начинает… светиться, а потом готовиться…
— Кольт?
Видно, что ему требуется немало усилий, чтобы отвести взгляд от тостера.
— Да?
— Знаешь, куда ушел Майкл?
— Да, знаю! — с гордостью говорит он. — Это… он поехал к… моему папе. У них… вечеринка для больших мальчиков.
— О? Правда? — Эти ублюдки собираются бухать? Я подниму такой ад из-за этого. Клянусь всем святым и добрым…
Тостер
— Кольт, а кто твой папа? — Мне следовало бы знать лучше, чем задавать этот вопрос, когда знаю, что ответ мне, вероятно, не понравится.
Кольт хмурится, как будто не понимает, о чем я его спрашиваю.
— Он мой папа, глупыш. У папы с мамой скоро будет еще большая вечеринка. Они сказали, что я могу пойти с ними в следующий раз. Это потому, что… папа и мама… — Он делает глубокий вдох. — Они женятся!
ГЛАВА 8
Пакс
К черту Аляску.
Серьезно, блядь.
Я ездил в Сару Лоуренс, чтобы помочь Чейз устроиться, еще в августе; с тех пор часто навещал ее там. И думал, что это место было сверх меры претенциозным, но, по крайней мере, оно было близко к Нью-Йорку. Фэрбенкс, Аляска, находится у черта на куличках, и здесь чертовски холодно. Сейчас почти ноябрь. Повсюду лежит снег, покрывая все вокруг, такой глубокий и рыхлый, что невозможно отличить белые глыбы, которые являются машинами, от белых глыб, которые являются домами. На Восточном побережье снег мокрый, липкий и долго не лежит. Изредка проносится метель, и город замирает на день-два, но тогда в нем царит романтика и уют. Здесь городская инфраструктура хорошо подготовлена к такой отвратительной погоде, и никому не приходит в голову прекратить свои дела и переждать ее. Они просто продолжают ходить на работу, в школу, за продуктами и водить машину. Разъезжая повсюду, как будто дороги — это не коварные участки льда, одержимые желанием убить любого, кто осмелится попытаться проехать по ним.
— Скажи мне еще раз, зачем мы здесь? — бормочет Рэн в воротник своей толстой шерстяной куртки.
Мы только пересекли парковку аэропорта от терминала до пункта проката машин, но у этого ублюдка на кончиках черных ресниц образовались маленькие капельки льда; он выглядит как персонаж романа Бронте. Меня чертовски сводит с ума то, что независимо от того, где мы находимся и во что ввязываемся, Джейкоби всегда умудряется выглядеть как герой трагического любовного романа. Все дело в густых волнистых волосах и том измученном, проникновенном взгляде, который он довел до совершенства на своем чертовски красивом лице.
Идущая впереди нас Элоди сердито смотрит через плечо. Не на своего парня, за то, что он надоедливая заноза в заднице. Нет, она хмурится на меня по какой-то неизвестной причине.
— Спроси у своего приятеля, — язвит она.
— Какого хрена? Я не просил вас ехать со мной. На самом деле, отчетливо помню, как очень громко протестовал, что не хочу, чтобы кто-то из вас, придурков, ехал со мной. Мне не нужно, чтобы меня держали за руку, пока я навещаю свою девушку.
— Но ведь у нас не было выбора, не так ли? — шипит Элоди. — Ты сказал нам, что едешь сюда, чтобы кого-то убить, и то, как ты это сказал, создало у нас впечатление, что ты говорил серьезно. Так что, если мы не хотим мириться с тем, что позволили тебе убить кого-то…