Аляска, сэр!

Шестера Юрий

– Тут, конечно, всего по наперсточку на брата наберется…

– А наперсточек-то, похоже, с копыто твоей лошади, – с сомнением покачал Уильямс головой.

Не обратив на его реплику внимания, Майкл шустро разлил виски по заранее извлеченным из сумок кружкам и торжественно провозгласил:

– За успешное отражение атаки индейцев, друзья! За то, что остались живы, здоровы и невредимы! За мужскую дружбу и взаимовыручку!

Осушив кружки стоя, снова опустились на траву и принялись за мясо.

– Молодец, Чучанга! – похвалил Майкл. – Отличную приготовил закуску!

– Если бы ты принес еще одну бутылочку «воды белых», я прямо сейчас, ночью, подстрелил бы и вторую косулю. И не промахнулся бы, уверяю!

– Да я в твоей меткости нисколько и

не сомневаюсь, Чучанга, только лишней бутылочки, увы, у меня все равно нет, – грустно вздохнул Майкл.

Дожевав сочный кусок мяса и раскурив затем трубку, Воронцов спросил:

– Майкл, а что за странное слово вы произнесли, когда со стороны первой засады гуронов раздался какой-то непонятный зловещий звук?

– Иккискот? – Граф утвердительно кивнул. – О, иккискот – это особый свисток, – с готовностью пустился Майкл в объяснения, радуясь смене тяготившей его темы разговора, – который индейцы используют для передачи сигналов на дальние расстояния. Как, например, в нашем случае, когда сахэм решил предупредить дальнюю засаду о начале атаки. Но чаще индейцы пускают иккискот в ход в самый разгар боя! И тогда над полем сражения несутся ни с чем не сравнимые пронзительные свист и трели, напоминающие одновременно и шипение гремучей змеи, и свист летящей стрелы, и какие-то совершенно невообразимые вопли… Одним словом, иккискот – это своего рода шумовое психологическое оружие. Причем при звуках иккискота даже закаленных в боях солдат буквально парализует порой от ужаса… – Он судорожно передернул плечами, пережив, видимо, не самые приятные воспоминания, связанные с применением индейцами иккискотов, и продолжил: – Когда я служил в отряде генерала Рикорда, наш отряд попал однажды под атаку индейцев. Причем не какой-то там жалкой кучки гуронов, как мы сегодня, а нескольких сотен отборных воинов бесстрашных арапахо. С бешено горящими глазами они неслись на резвых мустангах прямо на нас, сопровождая свой натиск непрерывным и душераздирающим воем иккискотов. Пренеприятнейшее, должен вам сказать, ощущение… – Рассказчика снова передернуло, и он замолчал.

– Майкл, а что этот иккискот собой представляет, как выглядит? – вернул его граф к разговору очередным вопросом.

– О, происхождение иккискота ужасно! – поморщился собеседник. – Убив своего врага или запытав его до смерти на «столбе пыток», индеец сначала скальпирует труп, а потом отсекает у него ноги. Из берцовой кости, предварительно дав обглодать ее дочиста красным муравьям, он делает своеобразную трубу наподобие огромного свистка. Это и есть иккискот, который индеец берет с собой в дорогу, если существует вероятность встречи с врагами. Когда же этот индеец умирает, его личный иккискот кладут, как правило, вместе с ним в могилу. Но если наследник этого индейца еще мал, он будет пользоваться отцовским иккискотом до тех пор, пока не обзаведется своим. И лишь после этого зароет старый иккискот в могилу отца.

– Действительно ужасные нравы и обычаи у индейцев, – задумчиво проговорил Алексей Михайлович, посасывая трубку. – Но тем не менее спасибо вам, Майкл, за столь ценные, хотя и не совсем приятные сведения.

– К сожалению, Алекс, изменить что-либо не в наших силах, – философски изрек Уильямс. – Нам остается лишь принять жестокие индейские обычаи и ритуалы как данность.

– Вынужден согласиться с вами, хотя обычаи некоторых так называемых «цивилизованных» народов я считаю не менее дикими и варварскими. Взять хотя бы, к примеру, сжигание заживо «ведьм» на кострах испанской инквизицией или сажание людей на кол польскими шляхтичами…

– Сей печальный перечень можно, увы, продолжать бесконечно, Алекс. Однако предлагаю не терзать более наши души примерами несправедливого мироустройства.

– Принимается, Уильямс, – охотно согласился Воронцов и достал из кармашка куртки часы. – К тому же и спать уже пора, друзья. Договорим лучше через сутки-другие… Уже на месте, в селении Яндоги…

Глава 11

Возвращение

В селении тлинкитов царило возбуждение. Чучанга, окруженный плотным кольцом соплеменников, подробно рассказывал им обо всех перипетиях вооруженного столкновения с гуронами. А заодно и о степном пожаре, и о паническом бегстве от огня стада бизонов, и об атаке степных кочевников во главе с сахэмом на быстроногом скакуне… Когда же он поведал о бесстрашном броске Кучума навстречу воину с длинным копьем и его отчаянном нападении на мустанга этого грозного воина, воздух огласился восторженными криками: «Хуг! Хуг!» А уж упоминание о том, что за этот подвиг янки Майкл назвал Кучума Четвероногим Воином, было встречено и вовсе оглушительным гулом одобрения. Виновник же всеобщего восторга сидел рядом с хозяином и, задрав морду, преданно взирал на него снизу вверх.

И когда Яндога позвал Чучангу в свой вигвам для беседы с сагамором вождя дакота, по толпе тлинкитов прокатился вздох разочарования. Очень уж им хотелось дослушать рассказ Чучанги о приключениях отряда разведчиков под командованием Повелителя Духов.

* * *

Алексей Михайлович подробно доложил Яндоге и его гостю о стычке с гуронами. Сагамор слушал внимательно, уточняя по ходу рассказа интересующие его детали, из чего стало понятно, что он обладает незаурядными воинскими способностями, отточенными в частых междоусобицах индейских племен.

– Повелитель Духов, а ты, случайно, не военным ли был у себя на родине? – неожиданно спросил он.

– Служил когда-то, – уклончиво ответил граф, не желая вдаваться в подробности.

– Повелитель Духов был офицером кавалерии! – гордо выпалил Чучанга, заметив неудовлетворенность сагамора ответом Алеши.

– «Кавалерии»? – переспросил сагамор. – А что это такое?

– Кавалерия – это войско воинов, сражающихся на специально подготовленных боевых конях, – вынужден был пояснить Алексей Михайлович.

– Хм, тогда все ясно, – удовлетворенно хмыкнул сагамор.

– Что именно?

На непроницаемом бронзовом лице дакота впервые проскользнул некий намек на улыбку.

– Твой маневр с остановкой своего отряда, преследуемого гуронами, на всем скаку достоин уважения. Подобное решение мог принять не просто мужественный человек, а только хорошо знающий военное дело, в том числе, как выяснилось, именно ка-ва-лер… – сагамор запнулся на трудном для него слове. – Извини, Повелитель Духов, мне пока нелегко произнести это новое для меня слово, но я нахожу его очень верным. И поскольку мы, дакота, воюем с другими племенами всегда верхом на мустангах, я, пожалуй, тоже возьму на вооружение твой прием в предстоящей войне с гуронами.

– Но рано или поздно ваши враги привыкнут к нему и непременно найдут противодействие, которое пойдет уже во вред вам.

В умных глазах сагамора отчетливо читалось, что он прекрасно понял смысл сказанного бледнолицым.

– Пока гуроны будут привыкать, мы уже успеем разбить их основные силы. А там придумаем, как нам действовать дальше. – Логика сагамора была непрошибаемой, и он подвел итог беседе: – Главным же результатом вашей разведки, Повелитель Духов, стала твоя информация, что гуроны – так же, кстати, как и мы, – боятся обходного маневра с целью нанесения удара во фланг их основным силам. В то же время ваша вылазка подтвердила, что гуроны не станут перебрасывать сюда свои основные силы, иначе им незачем было бы – ради достижения частичного результата – поджигать прерию. Кроме того, вы вывели из строя восемь вражеских мустангов, которые в бою несравненно важнее пеших воинов, не способных оказать существенного влияния на исход военных действий. А твое решение не убивать гуронов позволит теперь тлинкитам, нашим союзникам, избежать мести с их стороны. – На этих его словах Яндога благодарно посмотрел на Алексея Михайловича. – И потому от имени нашего вождя Минненоты я благодарю тебя, Повелитель Духов, и твоих спутников за оказанную племени дакота бесценную помощь. – Приложив правую руку к сердцу, он поклонился Воронцову, едва не коснувшись того длинными орлиными перьями своего головного убора.