Алые паруса. Финал феерии
Шрифт:
– А это вы, Берндт…
Хайссенбруннер вздохнул.
– …Оставьте вы наконец ваши герры и прочую ерунду. Мы же сейчас вдвоем. Без всяких Штайнбреннеров, не к вечеру будь помянут…
При этих
Но сделал это с таким ерническим выражением лица, что даже дурак бы понял, до какой степени его отношение к богу совпадает с командирским.
– Рад вас видеть, камрад. Садитесь, пожалуйста.
Стараясь невольно уменьшить свое обильное, здоровое тело перед истощившимся Хайссенбруннером, чей необратимый недуг был написан на изможденном лице с запавшими щеками и тяжелой челюстью, Краузе осторожно опустился на стул.
И замолчал, ожидая приказаний.
– Берндт… – устало заговорил Хайссенбруннер, уловив тепло выпитого джина. – Вы слышали историю англичанина с этого галиота под алыми парусами? И про девочку с неземным именем Ассоль?
– Да, герр корветтен-капитан, – спокойно ответил боцман. – Штайнбреннер рассказал нам все. Нечто вроде лекции по обстановке на фронтах…
– Черт с ним, этим Штайнбреннером, – перебил Хайссенбруннер. – Можно
– Только правду, – подтвердил боцман.
– Что поняли вы сами?
– Что я понял…
Краузе поскреб свою бородку.
– Да ничего я в сущности не понял. В любви я не дока, герр корветтен-капитан. Кто в моей жизни был? Только портовые шлюхи. В Гамбурге да в Киле. Это не любовь, а сплошной сифилис.
И замолчал, ожидая слов командира.
– Я тоже, – Хайссенбруннер кивнул. – Мой опыт подобен вашему. Не очень хорошо я все это понимаю. Продолжайте, Берндт. Наверное, настоящим морякам вообще неизвестно чувство любви.
– В любви я не дока, отнюдь. Это трижды так, чтоб меня черти съели. Но меня возмутило отношение соседей к девчонке.
– В самом деле, – удовлетворенно спросил Хайссенбруннер.
Вернее, не спросил, а подтвердил.
Боцман, кажется, понимал без слов то, о чем он еще не сказал.
– Да, герр корветтен-капитан. Это так, хотя я не очень умею думать. Любовь – химера, от которых нас всех разом освободил фюрер…
Конец ознакомительного фрагмента.