Алые погоны (повесть в 3 частях)
Шрифт:
«Во второй половине XIX века было много талантливых писателей, художников, композиторов… писателей, художников, композиторов…» «Кто это такие — композиторы?» — подумал Авилкин, но решил не спрашивать — это могло задержать его в классе. Майор, словно забыв о нем, что-то писал, низко склонившись над столом.
— Выучил! — Авилкин поднялся.
— Неужели? — спросил преподаватель. — Рассказывайте.
Павлик отвечал довольно бегло, но все же кое-где сбивался.
— Что, что? — переспросил Виктор Николаевич. — Мусоргский написал «Садко»? Нет, вы еще не выучили, — и майор опять уткнулся в свою тетрадь.
Павлик вздохнул, сел и снова зашевелил губами, склонив рыжую голову над учебником. «Первое, наверно, уже поели, поспеть бы ко второму», — думал он.
Еще минут через двадцать Авилкин встал и убежденно сказал:
— Теперь выучил!
Рассказывал он бойко, только перепутал имя и отчество Репина.
— Недоучили. И что вы спешите? — Веденкин с сожалением посмотрел на Авилкина. Майору и самому нужно было бы поскорее попасть домой, — там ждали его с обедом, но он решил завершить дело.
Наконец Авилкин был отпущен. В коридоре Павлика ждал Дадико Мамуашвили.
— Что ты там делал?
— Учил историю, — хмуро буркнул Авилкин. — Что на обед было?
— Борщ и макароны с мясом… Я не съел всего… А к чаю…
— Ну, ладно, хватит, — раздраженно перебил его Павлик, — пошли…
Немного позже Алексей Николаевич вызвал Авилкина и тоном, не допускающим и мысли о снисхождении или участии, сказал ему:
— Пойдите в столовую, там случайно остался один обед. И помните: уроки должны быть выученными всегда!
Раздумывая над тем, как заставить отделение учиться в полную силу, Алексей Николаевич обратился за помощью к Боканову. Вместе они выработали «план наступления», в котором главную роль должен был сыграть комсомол первой роты.
Беседа привел к себе в класс Ковалева.
— Вы утверждаете, — обратился капитан к своим ребятам, — что всем успевать невозможно? Вот спросите у суворовца первой роты, почему в их отделении нет отстающих.
Капитан Беседа холодно посмотрел на притихший класс и вышел, плотно закрыв за собой дверь, словно подчеркивая этим нежелание вмешиваться в личные дела суворовцев.
Ковалева знали в училище как отличного стрелка и ловкого фехтовальщика на эспадронах. На вечерах самодеятельности он неизменно побеждал противников — быстро и красиво.
Володя начал сразу с самого главного, без всяких подходов и вступлений:
— У нас все успевают потому, что много работают и честно относятся к своим обязанностям.
— У вас ум развитый! — ввернул Авилкин.
— А вы что, недоразвитые? Умственно отсталые? — язвительно спросил Ковалев. — Вы что, хотите, чтобы первая рота вас, как лодырей, к себе даже близко не допускала? Вы думаете, можно училище позорить, и вам сойдет? Мне ребята поручили сказать: если за эту неделю не выправите успеваемость, вход в нашу роту для вас закрыт. И на все училище прославим: в четвертом отделении пятой роты люди без чести и совести! Напишем о вас в Ставропольское училище и в «Пионерскую правду».
Почему Володя выбрал именно Ставропольское училище, он и сам не смог бы объяснить, но слова его произвели нужное впечатление.
Ребята сидели нахохлившись. Они никак не ожидали такого оборота дела. Если бы все это было сказано воспитателем, это было бы неприятно, но естественно. Офицер просто отчитывает, делает нагоняй и будет еще не раз отчитывать и делать нагоняй, — таковы уж его обязанности! Но с Ковалевым совсем другое…
— От имени отделения заявляю, — Илюша Кошелев поднялся с оскорбленным видом, — что честь у нас есть.
— Посмотрим! — недоверчиво бросил Володя, и на этом разговор закончился. Но в классе после его ухода еще долгое время было шумно.
— Купить хотят! — предостерегающе крикнул Авилкин, но его голос потонул в возбужденных возгласах.
— Мы что же, хуже всех?! — кричал, вскочив на парту, Максим.
— Если захотим — докажем, — поддержал его Дадико.
— Тише! — Каменюка вышел к столу: — Кто как, а я вот, провалиться мне на этом месте, меньше четверки теперь получать не буду.
— По русскому не получишь! — пискнул Самсонов.
— Не получу? — грозно спросил Артем, надвигаясь на Семена плечом.
— Получишь! — быстро согласился тот.
— Ребята, — старался перекричать всех Кошелев, — ребята!
Шум немного стих.
— Я от имени отделения слово дал, так, значит, все решили! Возьмемся?
Голосовать, подняв руку, еще не умели, поэтому все закричали разом:
— Возьмемся!
Три дня прошло без единой двойки. Капитан Беседа ходил, потирая от удовольствия руки.
На четвертый день подвел Авилкин. Нина Осиповна вызвала его к доске:
— Пьюпл Авилкин, анса зы фолоуин квесчен… (Воспитанник Авилкин, ответьте на следующий вопрос…)
По всему было видно, что Авилкин урок не учил, но он заранее сделал вид, что, мол, понимает замысел «срезать» его и поэтому, не желая быть жертвой преподавательской придирчивости, предпочитает гордо отмалчиваться.
Маленькая, с точеным лицом и тонкими неспокойными руками, преподавательница английского языка, первый год работавшая с детьми, решила, что Авилкин и впрямь думает, будто она нарочно задает ему трудные вопросы, и предложила еще два — полегче. Но и они остались без ответа. И уже горькая улыбочка напускной обиды скользнула по губам Павлика, и он готов был всем своим видом показать, что «англичанка» придирается, и тем самым вызвать сочувствие общественности, как вдруг с задней парты раздался чей-то настойчивый шепот:
— Авилка, думай!
Павлик весь как-то съежился и, получив двойку, пошел, виновато помаргивая, к своей парте, сопровождаемый осуждающим шепотом:
— Подвел, Авилка…
— Эх, ты!
В перемену, как только учительница вышла за дверь, Павлика окружили товарищи.
— Вы чего пристали? — зло огрызнулся он, стараясь найти хоть один сочувствующий взгляд.
— Слушай, Павлуша, — твердо сказал Дадико, — если ты еще подведешь отделение, ты мне не друг!