Алые погоны
Шрифт:
— Товарищ подполковник, попросите генерала…
— Товарищ подполковник, невежливо ведь… В другой раз не придут…
Наконец, Русанов направился к генералу.
Володя, разговаривая с Талей и Зиной, нервно поглядывал на дверь, за которой скрылся командир роты. Но генерал был сегодня удивительно сговорчив — он разрешил!
Делом трех минут оказалось сбегать в шинельную, затянуть ремень на шинели, разыскать вещи гостей.
Правда, Володя подал Гале сразу и галоши и шубку. Увидя ее лукавый прищур (словно ручеек веселый пробежал), еще более смутился, бросил галоши на пол вместе с шапочкой.
Подошел капитан Боканов:
— В вашем распоряжении — час, успеете? — негромко спросил он у Ковалева, но Галя услышала.
— Мы недалеко живем… — словно оправдываясь, сказала она.
Ну, добрый путь, — улыбнулся Сергей Павлович и отошел.
На улице свет из больших окон училища ложился на снег белыми полотнами. Сначала шли вчетвером. На углу Советской и площади Маяковского мама Зины сказала, обращаясь к Володе:
— Ну, молодой человек, надеюсь, вы сами доведете Галинку до дома, а мы здесь свернем направо.
Молодым человеком Володю назвали впервые в жизни, и он почувствовал гордость и какую-то неловкость от этого обращения.
Они распрощались. Разговор у Володи с Галей не клеился. Шли, немного сторонясь друг друга, старательно глядя под ноги.
— У вешалки это кто к нам подходил? — спросила, наконец, Галя.
— Наш новый воспитатель, капитан Боканов.
— Хороший?
— Кажется, — осторожно ответил Володя, — в общем, поживем — увидим…
— Вы в каком классе? — спросила Галя.
— В шестом, это, Галя, почти ваш девятый.
— Меня мама Галинкой зовет, — вырвалось у девочки, и она в смущении умолкла.
— Можно, я вас так буду называть?
— Можно, — тихо ответила она и ускорила шаг.
Они опять долго шли молча.
— Снег хрустит, будто кролик капусту жует, — сказала Галинка, прислушиваясь к хрусту и, тряхнув головой, словно сердясь на себя за скованность, спросила с задором:
— Вы всегда такой важный?
— Нет, только на Новый год, — рассмеялся Володя, и натянутость неожиданно исчезла. Ему стало легко и необыкновенно хороню: казалось, они давным-давно знают друг друга, и хотелось, чтобы этот путь был как можно длинней.
— Ну, тогда еще ничего, — смешливо посмотрела краешком глаз Галинка.
— Сегодня вечер самый замечательный!.. — вдруг сказала она и чему-то тихо засмеялась.
Володе захотелось сделать что-нибудь необыкновенное, рассказать о таком, что заставило бы Галинку смеяться и смеяться, но он ничего не мог придумать так, сразу, и спросил озорно первое, что пришло на ум:
— Вы знаете, как можно угадать настроение усатого человека?
— Н-н-ет, — удивленно протянула Галинка.
— У нас, в училище, есть капитан Зинченко, он верховую езду преподает. Так, если капитан закручивает правый ус вверх — значит доволен, а вниз его оттягивает — жди разноса…
Галинка фыркнула.
— Я думала вы ва-ажный-преважный, ну, как сам генерал, — протянула она. Ей и самой захотелось рассказать Володе что-нибудь о школе и, как всегда бывает между учениками, именно об учителях. Так обычно говорят о родителях дети, уверенные, что они уже взрослые — немного снисходительно и не зло.
— Наша математичка, Анастасия Ивановна, недавно вызвала меня к доске…
— Н-е-е-т, наш «Архимед», Семен Герасимович, ни за что за тебя задачу не решит, — воодушевляясь, воскликнул Ковалев. — Ух, требует! И кричит и кричит, — а не страшно! Только вечно в перерыв въезжает. Сигнал, а он с трудом оторвет от доски руку с мелом, повернет к нам лицо (носик у него такой востренький — ну, прямо, знак радикала) и спрашивает, будто ушам своим не верит: «Это что, конец урока?». — «Так точно, товарищ преподаватель…». «Я вас на минуточку задержу…». — «Да мы с удовольствием». И правда, мы все математику любим… И Семена Герасимовича.
У калитки они остановились. Галинка быстро сказала:
— Вот я и дома. Спасибо, что проводили.
— Благодарю вас, — смешавшись, ответил Володя и, чтобы скрыть смущение, щелкнул каблуками и приложил руку к шапке.
— Спокойной ночи, — уже из калитки раздался голос Галинки, и удаляющиеся шаги ее замерли на верхних ступеньках крыльца.
— «Будто кролик капусту жует», — вспомнил Володя слова Галинки, и ее переливчатый смех, и шапочку с меховой оторочкой.
Он стремглав побежал по мостовой, взмахивая, как крыльями, руками, делая скачки вверх.
«Почему, — подумал он. — Галинка сказала: „Сегодня вечер самый замечательный“?»
Переводя дыхание, он остановился у тонкой акации.
— Почему? — спросил он громко и слегка потряс ствол акации.
Почему? Почему? — повторял Володя, и снежный вихрь окутывал его, снежинки забирались за ворот шинели, покрывали звездочками погоны.
ГЛАВА VI
«Могу говорить все, что хочу…»
Учителя математики Семена Герасимовича Гаршева ребята звали между собой «Архимедом», не вкладывая в это прозвище ничего обидного, скорее даже произнося его с ноткой почтительности.
Вьющаяся борода, пожалуй, и вправду делала его похожим на Архимеда, каким обычно изображают великого грека школьные учебники истории, но пенснэ, сдавившее тоненький, острый нос, нарушало это сходство.
Подвижный, энергичный, он и в шестьдесят пять лет сохранил юность души, чистой и правдивой. Застигнутый немецким нашествием в родном городе, Гаршев, ни минуты не колеблясь, предоставил свою квартиру партизанам.
Трудно было представить Гаршева бездеятельным. Он вечно куда-то спешил, что-то опровергал, искал и спорил. И не потому, что хотел поучать людей или считал себя умнее их, а просто первой потребностью его натуры было все улучшать, во всем отстаивать справедливость.
Вот передают по радио пластинки с танцевальной музыкой, хриплые завывающие звуки умирают и никак не могут умереть, — Семен Герасимович немедленно шлет в радиокомитет язвительную открытку, с точным своим адресом и требованием «проявлять больше уважения к радиослушателям».
В газете помещено сообщение о будущей перепланировке города. Гаршев садится за чертежи и посылает в редакцию статью со своим проектом — повернуть город лицом к реке и превратить его в сад.
… Математик вошел в учительскую, раздраженно потеребил бороду и сердито вложил журнал в прорез стойки.