Алые погоны
Шрифт:
— Это порочная, антипедагогическая практика, и я буду говорить о ней на педсовете! — пригрозил кому-то Семен Герасимович и, раскуривая папиросу, потушил спичку так, словно стряхнул термометр.
Увидя майора Веденкина, сел рядом с ним.
— Понимаете, Виктор Николаевич, поставил я четыре дня назад воспитаннику Говоркову из отделения Стрепуха двойку. На следующий день старший лейтенант Стрепух подходит ко мне… «Семен Герасимович, не сможете ли вы на этом уроке вызвать Говоркова, он вчера всю самоподготовку математикой занимался». «Не сомневаюсь, что занимался, — отвечаю, — но сожалею, что всю самоподготовку —
«Товарищ преподаватель, разрешите вам сдать…» Понимаете, с-д-а-ть! — возбуждаясь, вскричал Гаршев, — хотят училище в институт превратить! Зачеты сдавать! «Хвосты» погашать! Вместо того, чтобы постоянно уроки готовить! Хотят на меня давление оказать! Воспитанник в коридоре ловит: «Мне наш воспитатель приказал двойку ликвидировать». Воспитатель с подходцем: «Семен Герасимович, дорогой, на комсомольском собрании они решили к субботе не иметь плохих оценок, так вы уже, пожалуйста». Да что это такое? Я спрашиваю, что это такое?
— Огрех в нашей работе, — успокаивающе сказал Веденкин.
— Хуже, — Вскакивая С дивана, воскликнул Семен Герасимович, — неумно! Работать мешают! К процентикам тянут! Нет у тебя неуспевающих — ты хорош, а есть — значит, недоработал, редко спрашиваешь, упустил из поля зрения! Занимайся с ними дополнительно! И наказываем мы не лентяя, а учителя, заставляя его тратить время на нерадивых. Я до сего дня помню, как в 5 классе гимназии получил единицу по истории («Тома Сойера» дочитывал.) и Аполлинарий Елпидифорович мучил меня полтора месяца — почти каждый день спрашивал, так, между прочим, с места, а оценки не ставил. А за четверть пятерку вывел и говорит: «Думаю, теперь вы всегда учить урок будете». Я думаю! — усмехнулся в бороду Семен Герасимович, но вспомнил что-то и снова продолжал возбужденно;
— У нас в первые месяцы организации училища начальником учебного отдела полковник Дубов был, неутомимый прожектёр, вы его, Виктор Николаевич, уже не застали. Так он изобрел даже «график диспетчерской службы». Безобразие какое-то. Каждый преподаватель в конце учебного дня вручает «свои двойки» старшему преподавателю. Тот относит сей бесценный груз в учебный отдел. А там «простынка» заведена — вся двойками пестрит. Обратите, внимание — только двойками. Ничто другое не интересует. И грозный Дубов вызывает преподавателей, поставивших двойки, но не распекает в открытую — неудобно — везде ведь борются с процентоманией, — а только нахмурит недовольно брови и вопрошает: «Что это у вас там творится?» Как видите, никакого нажима, просто «вникают в педпроцесс». Ну, тот, кто послабее характером, подумает-подумает да и решит: «Зачем мне начальство сердить, после уроков пред очами грозными представать» — да и натягивает троечку, когда двойку ставить надобно. Вот тебе и «диспетчерская служба»! Сидели у себя в кабинете, «ликвидировали двойки» вместо того, чтобы интересоваться существом дела.
Сигнал возвестил об окончании перемены, и Гаршев, взяв журнал отделения Боканова, направился в класс.
Урок математики
Гаршев, с увлечением разбрасывая по доске цифры, остановился на секунду, поднял вверх палец в мелу:
— Вам понятна эта законо…
У Семена Герасимовича была привычка не заканчивать некоторые слова, и класс, зная это, с готовностью поспешил на помощь:
… мерность!
Увидев серьезное, сосредоточенное лицо Гербова, учитель успокоился и продолжал таинственным шопотом.
— Какой вывод делаем мы из сказанного?
И громко, торжественно воскликнул:
— Мы раскрываем новые приемы математического доказательства! Нужно всегда искать свой и лучший способ решения!.. А вот сейчас я дам пример, который выявит, есть ли у вас математическая интуиция, — с хитрой улыбкой сказал Семен Герасимович. — Пожалуйте, Пашков!
Геннадий вскочил, расправил гимнастерку вокруг ремня, вышел к доске, довольно улыбаясь. Он быстро написал ответ, ведя нить рассуждений и стараясь подражать учителю.
— Установим закономерность… А теперь пойдем обратным путем, — синие глаза Геннадия азартно разгорелись.
Семен Герасимович не в силах скрыть удовольствие; любовно глядит на Пашкова и проникновенно, даже несколько патетически, говорит:
— Решить задачу — значит сделать маленькое открытие. Запомните это!
Володя Ковалев делает вид, что внимательно смотрит на доску. В действительности мысли его далеки от математики. Он снова и снова вспоминает вечер, когда шел с Галинкой по заснеженной улице.
«Почему она так сказала?» — в сотый раз спрашивал он себя.
— Воспитанник Ковалев Владимир, идите к доске, — неожиданно раздался голос учителя. — Я вам предложу аналогичный пример…
Володя начал писать, напутал, торопливо стер написанное, сбиваясь и нервничая, опять написал, но еще хуже прежнего.
— Кто же так записывает? — подошел почти вплотную к нему Гаршев. Чувствовалось, что он начинает сердиться.
— Разве вы надеваете навыворот гимнастерку? Ведь мы эту теорему только что разжевали. Я слышал — вы предполагаете быть летчиком? При таком отношении к математике вряд ли можно стать хорошим пилотом.
Володя, нахмурившись, молчал. Он прекрасно понимал, что Семен Герасимович прав, внутренне был возмущен собой, но какой-то бес раздражения и упрямства заставлял его глядеть на учителя исподлобья с обидной усмешкой.
— Кем вы будете, когда вырастете? — спросил Гаршев.
— Это не имеет никакого отношения к уроку, — вздернул голову Ковалев.
— Да как… да как вы смеете мне так отвечать! — задохнулся от возмущения Семен Герасимович.
Но Володя уже закусил удила. Раздувая ноздри, он вызывающе процедил:
— Я свободный человек и могу говорить все, что хочу!
— Вы… вы… невоспитанный человек — гневно бросил математик. — Я вами очень недоволен. Садитесь!
ГЛАВА VII
Сутки ареста
К обеду все воспитанники сошлись в длинной светлой столовой; каждое отделение заняло свой стол, воспитатели — «отцовские» места.
Официантки выносили из кухни на подносах большие супники. Пахло томатом и горячим хлебом. Отделению Боканова разливал борщ Василий Лыков. Он стоял крайним слева, ловко действуя половником, наполнял тарелки и, вдыхая аппетитный пар, пожмуривался.