Алый флаг Аквилонии Спасите наши души
Шрифт:
Лейтенант Чечкин, как и я, с большим интересом обозревал поселение в бинокль. Вот он приподнял бровь,
хмыкнул и сказал, отрываясь от прибора:
– Скорее всего, мужики вернулись с охоты с пустыми руками, а их женщины недовольны этим обстоятельством, потому что и им, и их голодным чадам очень хочется есть.
Я хотел было обойти это стойбище местных по большому кругу, не желая вмешиваться в жизнь местных, но в этот момент нас заметили. И это были не взрослые, увлеченные выяснением отношений, а один из подростков - он что-то закричал, указывая рукой в нашу сторону. Что тут началось! Мужчины выстроились в линию, как бы преграждая нам путь (правда, свои массивные копья наизготовку пока не брали), а женщины подняли невероятную суету,
– Спускаемся, - сказал я.
– Оружие держать наготове, но при отсутствии враждебных действий ни на кого не направлять. Будем знакомиться. Скорее всего, это не последний местный клан, который мы встретим на своем пути.
– Как вы сказали, товарищ Голованов, клан?
– переспросил комиссар Якимчук.
– Так точно, товарищ комиссар, клан, - ответил я.
– Товарищ Грубин радировал, что это низовая ячейка местного родоплеменного общества, состоящая из людей, связанных кровным родством по мужской линии. Вон те мужчины, скорее всего, приходятся друг другу родными, двоюродными и троюродными братьями, и считаются происходящими от общего предка. Каждый клан контролирует определенную охотничью территорию - как прави ло, два или три десятка километров вокруг своей стоянки, и встречается с соседями один раз в год, чтобы выдать замуж подросших девушек и произвести натуральный обмен излишками: шкурами или заготовками для каменных орудий. Клан, который мы видим сейчас, очень маленький и слабый. Сильные кланы насчитывают до двух десятков охотников, а тут всего пятеро.
– И что вы намерены делать?
– спросил Якимчук.
– Знакомиться, товарищ комиссар, только знакомиться, и больше ничего!
– уверенно ответил я.
– Если результат встречи окажется благоприятным, то тогда товарищ Чечкин со товарищи пойдет на охоту и добудет мяса и для нас, и для местных. Если же нам будут не рады и встретят недружелюбно, мы просто пройдем мимо и разобьем лагерь в конечной точке намеченного на сегодня маршрута.
– Ну хорошо, товарищ Голованов, действуйте...
– сказал комиссар, вытирая платком вспотевшую лысину.
Когда мы по одному спускались с холма по чуть извивающейся тропе, мужчины местного клана продолжали стоять неподвижно, держа копья вертикально, чуть на отлёте. Очевидно, на них подействовало то, что мы не бежали к ним с воинственным кличем, размахивая оружием, не строили угрожающих гримас и не творили всего того, что тут положено делать при неспровоцированном нападении.
При нашем приближении старик слез со своего камня и, опираясь на посох, поковылял туда, где стояли охотники. Когда мы приблизились, перейдя звенящий ручей по крупным камням, он вышел вперед и с вопросительной интонацией произнес несколько слов на неизвестном языке. В нашей команде только лейтенант Чечкин знал немецкий в объеме, преподанном ему во время учебы в школе-семилетке и военно-морском училище имени Фрунзе, все прочие в иностранных языках, как говорится, были ни в зуб ногой.
В ответ я показал пустые ладони и сказал, что мы пришли с миром, и от этих людей нам ничего не надо. Мы просто идем своим путем, не желая вступать в конфликты.
И тут произошло такое, что на какое-то время заставило всех нас потерять дар речи. Старик прищурился, глядя на меня, и его глаза наполнились блеском. Было видно, что его переполняет волнение; он подошел ко мне почти вплотную и жадно разглядывал. Его губы дрогнули, и он на вполне понятном русском языке с сильным акцентом сказал:
– О, так вы русские!
– В этой фразе прозвучала такая отчетливая радость, что мы все буквально замерли.
А старик еще больше приблизился ко мне, и вдруг лицо его озарила улыбка.
– А я уже думал, что никогда больше не встречу своих земляков9...
– продолжил он, и голос его дрожал от волнения.
– Приветствую вас в этом суровом и ужасном мире, господа...
– Он вздохнул и добавил: - Теперь вы тоже останетесь тут навсегда, так же, как и я...
– Кто вы, уважаемый, откуда, и как сюда попали?
– спросил я, толкнув комиссара локтем в бок, чтобы тот не лез в разговор с неуместными замечаниями - потом разберемся, кто тут господин, а кто товарищ.
Старик бросил несколько слов местным, которые заметно расслабились, а потом, опять повернувшись в нашу сторону, сказал уже по-русски:
– Меня зовут Константин Монидис, я из Одессы, моряк, рыбак и коммерсант. Мама у меня русская, Татьяна Васильевна, в девичестве Вострикова, а отец - грек Антониос Монидис. Ходил туда-сюда из Одессы в Турцию мимо таможни. До этого таким промыслом занимался мой отец, а до него дед. В Турции в небольшом рыбацком селении на берегу Черного моря жили родственники отца, которые поставляли мне разный товар. Но однажды вечером в селение моих друзей, где я гостил с очередным визитом, неожиданно ворвались башибузуки. Они без предупреждений и объяснений принялись убивать всех встречных и поджигать дома. Дорога к шаланде была отрезана, но под покровом темноты мне удалось скрыться в холмах. Ведь я же не турецкоподданный, и не был обязан покорно подставлять свою шею под ятаган. Я думал, что сумею добраться до Константинополя, и, показав русскому консулу свой паспорт, рассказать, что случилось. Но когда настало утро, я обнаружил, что нахожусь в совсем дикой, незнакомой местности, откуда, куда ни иди, все равно никуда не придешь. Увы...
– Он опять вздохнул и развел руками; лицо его сделалось печальным.
– Скажите, Константин Антонович, а когда это с вами произошло?
– спросил я.
– Если я ничего не напутал в подсчетах, - сказал старик, - то это случилось целых двадцать пять лет назад...
– Нет, - покачал я головой, - вы меня неправильно поняли. Какое число было на календаре, когда на селение ваших родственников напали башибузуки?
– A!
– воскликнул мой собеседник.
– Извините, господин офицер, я вас действительно неправильно понял. Это случилось вечером двадцать девятого октября по юлианскому летоисчислению или одиннадцатого ноября по принятому во всем мире григорианскому календарю тысяча девятьсот четырнадцатого года. Это дата врезалась мне в память на всю жизнь. А почему вы об этом спрашиваете?
– Во-первых, Константин Антонович, - сказал я, - насколько нам уже известно, сюда попадают люди из разных времен, и когда разговариваешь с человеком, то надо понимать, откуда он свалился. Мы, например, прибыли из ноября тысяча девятьсот сорок первого года. Во-вторых, в указанный вами день Османская империя без объявления войны атаковала Севастополь и другие русские порты на побережье Черного моря, так что со своим русским паспортом дошли бы вы только до первого турецкого полицейского, а там или в контрразведку, или секир-башка прямо на месте.
– О!
– воскликнул мой собеседник.
– Значит, здесь я прожил вторую жизнь. Тогда при мне, кроме одежды, имелись русский паспорт, портмоне с золотыми червонцами, револьвер «бульдог» с полным барабаном без одного патрона, а также рыбацкий нож. Если паспорт, золотые монеты и даже револьвер ничем не могли помочь мне выжить, то нож оказался ценным имуществом, позволившим мне присоединиться к местным и завоевать среди них определенный авторитет. Сейчас я старейшина, уважаемый, умудренный жизнью человек, к советам которого прислушиваются, а несколько лет назад, пока в руках и ногах еще была сила, позволяющая водить людей на охоту, я даже был вождем. Тогда мы были значительно многочисленнее и, можно даже сказать, богаче, но сейчас наш клан переживает далеко не лучшие времена. Сегодняшняя охота тоже оказалась неудачной, и теперь нам придется лечь спать голодными. Кстати, двое из тех недоумков, что стоят сейчас позади меня, увы, мои сыновья...