Алый камень

Голосовский Игорь Михайлович

— Что же, у них совсем не будет любви? — мрачно спросил Егорышев.

— Любовь, конечно, останется, но она будет другой, — убежденно сказала Таня. — Такой, как у Долгова… Вот человек двадцатого века. Он ведь по-своему меня любит. Но мучиться он не хочет, и он прав. Я думаю, через сто лет люди будут к этому относиться гораздо легче и проще.

— Не верю! — сердито ответил Егорышев. — Я вам не верю! Не может так быть!

— Напрасно не верите, — сказала Таня. — Мне самой от этого иногда становится грустно, но так уж развивается человеческое общество.

Ничего не поделаешь. Вы заметьте, как много сейчас неблагополучных семей. Я говорю про молодых. Больше пяти лет вместе не живут. Все мои знакомые или разводятся, или уже развелись, или изменяют своим супругам. И с каждым годом таких неблагополучных семей становится больше. Это говорит о том, что начался процесс разрушения семьи, как ячейки общества. На смену этой форме, наверно, придет другая…

— Какая? — поинтересовался Егорышев. — Всех под общее одеяло? Чепуху вы говорите, Таня! Просто у вас плохие знакомые. Настоящая любовь никогда не проходит. Если она прошла, значит это была не любовь. Ваши знакомые — легкомысленные люди.

— Может быть, но ведь вот вы тоже несчастливы, — отпарировала она. — Счастлив тот, кто ни к чему не привязан. С ним ничего не может случиться…

— Я понимаю, что вы недаром все это говорите, — сказал Егорышев. — Наверно, вам не повезло в жизни, и вы пытаетесь как-то объяснить то, что с вами произошло… Вы умная… Я с вами не могу спорить. Но мне кажется, вы напрасно ищете объективные причины, причина в вас самой. И на самом деле все не так, как вы говорите, а наоборот.

Больше в графине не было коньяка, и Егорышев попросил официанта принести еще двести граммов.

— Как это наоборот? — спросила Таня.

— Не знаю, — ответил Егорышев. — Я ничего вам не отдам. Не надо мне вашего спокойного, безмятежного будущего без страстей и без привязанностей. Я вам свою боль не отдам и свое горе не отдам. Пусть все при мне останется.

У него начала кружиться голова.

— Значит, всегда люди должны страдать? — спросила Таня.

— Всегда! Но не от того, от чего они сейчас страдают.

— Ну конечно! Они будут страдать исключительно от своего благородства! — иронически кивнула Таня. — Хорошее будет не на жизнь, а на смерть бороться с еще лучшим… Подлецы и разные распущенные дряни, вроде меня, полностью вымрут, мужья и жены перестанут изменять друг другу…

— Напрасно вы себя оскорбляете, — тихо сказал Егорышев. — Издеваетесь тоже напрасно. Вы сейчас все, все правильно сказали. Именно так и будет. Но никому от этого не легче! — вдруг прибавил он и опустил отяжелевшую голову.

Он снова потянулся к графину, но Таня удержала его руку:

— Хватит. Вот теперь хватит. Вы мне поверьте, я уж знаю… У вас есть деньги? Дайте мне рублей восемь, я рассчитаюсь с официантом, а то он вас обязательно обманет…

Через несколько минут они встали из-за стола. Пол вдруг качнулся под ногами Егорышева, и ему пришлось опереться на плечо Тани, чтобы не упасть.

— Где вы живете? — спросила она на улице.

— Я поеду на дачу, — ответил он.

— Как вас сразу развезло, — с жалостью

посмотрела на него девушка. — Ну, так и быть, провожу вас до метро. Пройдемся пешком. Довольно далеко, но вам полезно.

На свежем воздухе Егорышев быстро пришел в себя. Голова прояснилась. Он чувствовал себя почти нормально, только сильно хотелось пить. Заметив, что походка его стала твердой, Таня одобрительно сказала:

— Ну вот, совсем молодцом!

Они проходили мимо белых ворот Парка культуры и отдыха. Из ворот вышли несколько парней и преградили им дорогу. Парни были в хороших модных костюмах и узких полуботинках. Егорышев посмотрел на них с недоумением. Они как будто его не заметили. Они насмешливо, с улыбками смотрели на Таню.

— Привет! — сказал один из них, бледный брюнет с прилизанным пробором. — Брось своего типа и пойдем с нами, а то нам скучно.

Егорышев ничего не понял и посмотрел на Таню. Она не удивилась.

— Не надо, мальчики, — ответила она спокойно и оттерла Егорышева плечом. — Пропустите-ка нас, слышите?

— Смотри, Танька, допрыгаешься! — угрожающе сказал брюнет.

Таня схватила Егорышева за руку:

— Пойдем, они просто дурака валяют! Но он освободил руку и спросил:

— Почему они так обращаются с вами, Таня? Молодые люди захохотали, кто-то из них сказал:

— Пижон заступается за честь своей дамы! Парни плотным кольцом окружили Егорышева.

— Какие вы негодяи! — сказал он, не двигаясь с места. Ему пришлось слегка оттолкнуть одного из них. Тот с воплем отлетел в сторону и, поскользнувшись в луже, упал на тротуар. Его товарищи с руганью накинулись на Егорышева. Кто-то ударил его по лицу, кто-то подставил ногу. В этот момент раздался милицейский свисток.

Оставив Егорышева, парни метнулись к воротам, но резкий голос произнес:

— Спокойно.

Из ворот вышли два милиционера. Молодой румяный лейтенант спросил:

— Скандалим? Сводим счеты? Ну что ж, прошу вас сесть в машину. Придется прокатиться.

Тут только Егорышев заметил поодаль синюю милицейскую «Победу».

Их привезли в отделение милиции. Дежурный лейтенант составил протокол и предложил Егорышеву расписаться. В протоколе было написано, что Егорышев, Потапенко, Молодечный и Синицын, а также гражданка Андреева нарушали правила внутреннего распорядка, установленные Моссоветом, и устроили драку и дебош в общественном месте. Все они при этом находились в состоянии опьянения и оказали сопротивление работникам милиции.

Егорышев не устраивал дебош и не оказывал сопротивления, но все же подписал протокол, так как хотел поскорей увести Таню из этого места.

Дежурный лейтенант спросил у него, где он работает, и разрешил ему и Тане уйти. На прощанье он сказал Тане:

— Студентка, комсомолка, в парк, понимаете, на танцы ходите… Не стыдно?

— Разве нельзя ходить на танцы? — спросила Таня.

— Танцевать можно по-разному. Эх, девушка, девушка! — покачал головой лейтенант.

На улице моросил дождь. Таня накрыла голову носовым платком и расстроенно сказала: