Алый камень

Голосовский Игорь Михайлович

Егорышеву исполнилось двадцать шесть лет. Наташа открыла перед ним целый мир, который надолго заслонил все, чем он жил до сих пор… Обнимая ее, он задыхался от острого, почти нестерпимого ощущения счастья. Его руки весь день сохраняли теплоту ее тела. Он называл ее:

— Моя дорогая лада! Ладушка! Девочка моя… Конечно, не вслух, а молча, про себя. Вслух произнести такие слова было невозможно…

Наташа окончила институт, и знаменитый архитектор выполнил обещание, взял ее в свою мастерскую. Вскоре ей дали квартиру. Егорышев и Наташа жили

вместе уже четыре года. Наташа была верной женой. Она жалела Егорышева, заботилась о нем, и он был счастлив. Счастлива ли Наташа, он не знал. Не спрашивал ее об этом…

О своем первом муже Наташа никогда не вспоминала, во всяком случае при Егорышеве. Ему хотелось думать, что она забыла Матвея. Но в глубине души он знал: нет, она не забыла! Она не рассказывала Егорышеву о своих неудачах. Не приглашала порадоваться вместе с ней ее успехам. Всеми своими радостями и горем, мечтами и сомнениями она делилась с Матвеем. Она старалась совершать только такие поступки, которые мог бы одобрить он…

Егорышев это видел. Ему было больно. Но со временем боль притупилась. Со дня гибели Матвея прошло девять лет. Егорышеву стало казаться, что никакого Матвея на самом деле не было. Он существовал лишь в воображении Наташи.

Но этот человек, которого не было, нарисовал картину. Картина существовала. Она почему-то находилась на даче, приобретенной Долговым у неизвестного лица… Когда была нарисована картина? Как она попала на дачу?

Матвей Строганов вернулся из небытия.

4

…Рассвет застал Егорышева на шоссе. Он ушел довольно далеко от города, и ему пришлось ловить попутную машину. Он часа два добирался до дома, пересаживаясь с трамвая на автобус и с автобуса на метро.

Наташа стояла на балконе. Егорышев увиделееснизу и помахал рукой. Она его не заметила.

Стиснув зубы, Егорышев вытерпел пытку в тесном лифте, открыл дверь своим ключом и вошел в квартиру. Солнце давно взошло, но в прихожей и в столовой горел свет. Значит, Наташа вернулась ночью… Она была здесь одна, а Егорышев мотался где-то за городом! Выругав себя, он постучал в ее комнату.

— Да, — сказала Наташа с балкона.

Он не любил выходить на балкон, так как чувствовал себя на такой высоте маленьким и беспомощным. Он остановился в дверях и вопросительно посмотрел на Наташу.

— Долгов купил дачу у Лебедянского, — сказала Наташа.

— У Лебедянского? — удивился Егорышев. Этого он никак не ожидал и сразу понял, почему Долгов не хотел сказать ему об этом. Евгений Борисович Лебедянский был заведующим административно-хозяйственным отделом Управления лесного хозяйства и непосредственным начальником Егорышева и Долгова.

— Нужно поехать к нему и узнать, где он взял эту картину, — продолжала Наташа. — Ты не мог бы съездить сегодня?

Она казалась спокойной, даже чересчур спокойной, но Егорышев видел ее дрожащие губы и понимал, как обманчиво это —спокойствие.

— Конечно, я

могу съездить, — ответил он. — Но, понимаешь, сегодня воскресенье, нужно ехать к нему домой, а я не знаю, где он живет.

— Я узнала у Долгова. Лебедянский живет на площади Восстания в высотном доме, — сказала Наташа. Она подошла к Егорышеву и, нахмурившись, посмотрела на него снизу. — Пожалуйста, поезжай, Степан. Ты не сердись на меня, но я не знаю, что может означать эта картина, как она появилась, все это слишком важно.

— Я скоро вернусь, не волнуйся, — ответил Егорышев. — Ты завтракала? Я все выясню, вот увидишь.

Наташа проводила его до дверей. Он тоже не завтракал, ему хотелось есть. По дороге к метро Егорышев зашел в кафе-автомат, опустил в щель жетоны и проглотил два бутерброда с колбасой, даже не почувствовав их вкуса.

Он размышлял о том, как объяснить Лебедянскому цель своего визита. Не рассказывать же всю историю Строганова и Наташи.

Так ничего и не придумав, Егорышев вошел в подъезд высотного дома и, поднявшись на лифте, позвонил. Лебедянский открыл ему. Это был сухощавый рослый человек лет пятидесяти, с узким горбоносым лицом, пронзительными черными глазами и острыми скулами, туго обтянутыми коричневой кожей.

Он имел репутацию неплохого руководителя. Был строг, но не высокомерен, в обращении прост и приветлив. Жена Лебедянского умерла в Ленинграде во время блокады, он жил один.

— Степан Григорьевич, какими судьбами! — сказал Лебедянский. — Если вы любите кофе, то вы пришли вовремя. Я как раз собирался завтракать.

— Я только на минуту, — ответил Егорышев и вошел в прихожую. — Извините, что я вас побеспокоил… Но мне очень нужно выяснить… На даче у Долгова… То есть на вашей бывшей даче есть картина… Ее нарисовал Матвей Строганов. Не могли бы вы сказать, как эта картина попала к вам?

Лебедянский удивленно поднял густые черные брови.

— Дело в том, что Строганов мой друг, и я хотел бы, таким образом, узнать о его судьбе… То есть не о судьбе… Потому что он давно умер, но… В общем вы понимаете… Это важно для меня, — сбивчиво объяснил Егорышев.

Евгений Борисович задумался, глядя мимо Егорышева. Потом лицо его стало любезным. Он улыбнулся, кивнул и сказал:

— Да, да, припоминаю… Действительно там была такая картина. Но я понятия не имею, откуда она взялась

— Как же вы не знаете? — растерянно спросил Егорышев.

— Очень просто. Дача мне досталась по наследству от одного дальнего родственника, и, когда я стал владельцем, картина уже висела там… Ее, по-видимому, приобрел мой родственник. Вот он мог бы вам все объяснить, но этот человек, к сожалению, умер три года назад… Теперь вы сами видите что я бессилен вам помочь.

— Да, — ответил Егорышев. — Конечно… Разонумер…

— Вы войдите в комнату, сейчас кофе будем пить, — улыбаясь, сказал Лебедянский, но. Егорышев еще раз извинился и распрощался с ним.