Алый жакет
Шрифт:
Да, это по-мужски. Она никогда не думала о своем отце, как о человеке, способном на мужские поступки, но разве он не был мужчиной, в конце концов?
О, бедная мама. Теперь она пополнила ряды отвергнутых женщин. И здесь Глория могла ее понять. Ее мать была… женщиной. Вот это обстоятельство труднее осмыслить, но ничего, Глория постарается.
В голове у нее появилась какая-то тупая боль. Возможно, не замедлил проявиться эффект абстиненции, вызванный тем, что она сравнительно долго не ела мороженого. Случается же
— Ты хочешь, чтобы я приехала к тебе, мама?
— О нет! — Послышался смех, в котором Глория распознала наигранную бодрость. — Вообще-то я звоню из телефона-автомата на стоянке у твоего дома… Я ехала на бридж. Ты же знаешь, в первую пятницу каждого месяца мы играем в бридж у Бройлзов. Я поехала по привычке, но по дороге до меня вдруг дошло, что без Энди у нас не будет четвертого партнера. Я перезвонила сейчас Бройлзам и сказала, что не приеду.
— Мама, поднимайся ко мне. Я как раз собиралась сделать себе сэндвич с ветчиной.
— Только не с ветчиной. Я начала прибавлять в весе.
Глория повесила трубку и задумалась. Итак, впереди перспектива провести пятничный вечер в обществе матери? Не то, чтобы она не ладила с ней, однако их беседы скорее походили на обмен короткими фразами двух хорошо знакомых женщин за ленчем, а ей предстояло провести с матерью целый вечер.
Глория зажгла конфорку и поставила на нее кастрюльку с водой. Новым чайником она пока не обзавелась, а старый сгорел, когда она забыла выключить газ. Зеленый чай — вот что нужно истерической родительнице, склонной к полноте.
На лестнице уже раздавались шаги ее матери. Глория положила на стол пачку салфеток и направилась к двери в тот самый момент, когда мать постучала. Глория открыла. Ожидая увидеть рыдающую женщину, готовую забиться в истерическом припадке.
— Привет, Глория! Я так рада, что ты оказалась дома.
Рыдания и истерик пока не было.
— Я уже и забыла, когда мы сиживали с тобой вдвоем, — произнесла Глория.
— Это было в прошлом месяце за ленчем.
— Да, верно. — Патриция показала на куртку, надетую на дочери. — Ты собиралась уходить?
— Я хотела сбегать за мороженым, — сказала Глория.
Патриция окинула взглядом гостиную и опять посмотрела на дочь.
— Значит, на обед ты планировала съесть мороженое и больше ничего?
Глория молча пожала плечами. Усталым жестом отмахнувшись от дальнейших объяснений. Патриция тяжело опустилась на стул. Впервые Глория видела свою мать в таком подавленном состоянии.
— Были времена, когда я тоже хотела, чтобы мой обед состоял из одного мороженого… — Патриция вздохнула и села прямо. — Твой отец… Разве он ценил то, что я для него делала? Нет. Поставив меня перед свершившимся фактом, он увольняется, собирает свои вещички и уезжает в какую-то дыру…
Мать встала со стула, но, сделав несколько шагов по комнате,
— Я даже не знаю, достаточно ли у него носков. Он никогда в жизни не собирался сам. Ладно, теперь он — не моя забота.
Забренчала крышка на кастрюле, и Глория вышла на кухню заварить чай. Выключив плиту, она положила в две чашки по пакетику чая, а затем налила туда кипятку. Надтреснутый голос матери проникал на кухню через полуоткрытую дверь.
— Я считала, что у нас с Энди отношения равных партнеров. Я думала, мы такие умные. Мы не выкладывались на двух работах, как это делали все прочие. Вместо этого мы вкладывали все силы в одну работу — его. И у нас все получалось. Никто не выдержал конкуренции с нами. Он рассказывал мне, что люди часто спрашивали, в чем его секрет. Я была его секретом.
И ее заслуги так и не получили признания, подумала Глория. Должно быть, это очень обидно.
— Всю свою замужнюю жизнь я соотносила свои поступки с тем, что я — жена Энди. Я делала покупки только в надлежащих магазинах, пользовалась услугами только надлежащих фирм и никогда не покупала одежды, которая не соответствовал бы нашему общему имиджу. Нашей целью было стать безупречной парой в корпоративной упаковке.
Глория поставила кружку чая перед матерью и села рядом с ней на диван.
— Теперь эта упаковка распакована, — сказала Патриция.
Ее матери нужно было поплакаться в жилетку, что было не внове для Глории, которой неоднократно приходилось выступать по отношению к подружкам, как в роли плакальщицы, так и в роли жилетки. Она понимала, что сейчас от нее ожидают понимания и сочувствия.
Но ведь это была ее мать, которая говорила о ее отце. Возможно, следует подкорректировать правила.
— Папа вернется. Вот увидишь. Он просто…
— Уехал от меня. — Ее мать осторожно пригубила чай, который никак не хотел остывать. — Он теперь сам за себя отвечает. Но я тоже готова начать жить для себя, так как живешь ты.
— Но, мама… — Глория испугалась. Неужели мать предлагает ей жить вместе?
— В конце концов, мне всего-навсего пятьдесят. Моя жизнь вряд ли окончена. Я еще хоть куда.
— Конечно, не окончена. Что за глупости. Успокойся, мама. Все наладится.
— И поэтому… — Мать посмотрела на дочь оценивающим взглядом. — Если я собираюсь опять выставить свой товар на рынок, то ему нужна новая упаковка. — Она вскочила с дивана. Глория тоже вскочила. — Я хочу порыться в твоем шкафу. Интересно, что теперь носят девушки.
— Мама? Товар на рынок? Чепуха. Это же совершенно не вяжется с… Не думаешь ли ты, что…
Но Патриция уже поставила свою чашку на столик и пошла к встроенному шкафу. Прежде чем Глория успела обежать низкий столик и помешать ей, она уже распахнула дверцы.