Алый знак доблести. Рассказы
Шрифт:
Поттер посмотрел на своего врага.
— У меня нет при себе оружия, Скрэтчи, — сказал он. — Честное слово, нет.
Он становился более жестким и спокойным, но где-то в глубине сознания пронеслось видение пульмановского вагона: узорчатый бархат цвета морской воды, сверкающая латунь, серебро и стекло, дерево, отливающее темным блеском, как поверхность нефтяной лужи, — все великолепие свадьбы, обстановка, олицетворяющая новое положение.
— Ты знаешь, Скрэтчи Уилсон, я дерусь, когда дело доходит до драки, но у меня с собой нет оружия. Тебе придется стрелять одному.
Лицо его врага стало синевато-багровым. Он шагнул вперед и начал размахивать своим оружием перед грудью Поттера.
— Не говори мне, что у тебя нет при себе оружия, щенок ты этакий. Нечего говорить мне такую ложь. Нет человека в Техасе, который видел бы тебя без оружия. Не думай, что я ребенок.
Глаза его пылали огнем, а в горле что-то клокотало.
— Я не думаю, что ты ребенок, — ответил Поттер. Он не отступил назад ни на дюйм. — Я думаю, что ты паршивый идиот. Говорю тебе — у меня нет оружия, значит у меня его нет. Если ты собираешься меня застрелить, лучше начинай сейчас. Тебе больше никогда не представится такого удобного случая.
Столь настоятельное увещевание подействовало на гнев Уилсона — он сделался спокойнее.
— Если у тебя нет с собой оружия, то почему у тебя нет ружья? — произнес он с издевкой. — Был в воскресной школе?
— У меня нет оружия, потому что я как раз возвращаюсь из Сан-Антонио с моей женой. Я женат, — сказал Поттер. — И если бы я предполагал, что натолкнусь здесь на такого рыскающего в поисках добычи зверя, как ты, когда я везу домой свою жену, у меня, уж будь уверен, было бы оружие.
— Женат, — выговорил Скрэтчи, не совсем понимая.
— Да, женат. Я женат, — произнес Поттер отчетливо.
— Женат? — переспросил Скрэтчи. По-видимому, он впервые увидел поникшую, словно в воду опущенную женщину рядом со своим противником.
— Нет, — промолвил Скрэтчи. Он походил на существо, которому позволили бросить взгляд в другой мир. Он сделал шаг назад, и рука его с револьвером опустилась.
— А это и есть эта дама? — спросил он.
— Да, это и есть эта дама, — ответил Поттер.
Опять последовало молчание.
— Ну так, — промолвил наконец Уилсон, — я полагаю, теперь все кончено.
— Если ты так говоришь, Скрэтчи, значит все кончено. Ты знаешь, не я заварил кашу.
Поттер поднял свой чемодан.
— Ладно, согласен, пусть с этим покончено, Джек, — сказал Уилсон. Глаза его были устремлены вниз. — Женат!
Он не брал уроков рыцарства, но, когда он столкнулся с чуждой ему ситуацией, оказалось, что он простое дитя прерий и принадлежит более отдаленным временам. Он поднял свой револьвер и, сунув оба револьвера в кобуры, пошел прочь. В рыхлом песке ею ноги оставляли воронкообразный след.
Голубой отель
I
Отель «Палас» в форте Ромпер был светло-голубой окраски, точь-в-точь как ноги у голубой цапли, которые выдают ее всюду, где бы она ни пряталась. В силу этого отель «Палас» так громогласно заявлял о себе, что его кричащая голубизна превращала ослепительный зимний пейзаж Небраски в серую болотистую немоту. Он торчал на равнине одиночкой, но в метель города из «Паласа» совсем не было видно, хотя их отделяло друг от друга каких-нибудь двести ярдов. По дороге со станции приезжие должны были проходить мимо этого отеля, прежде чем ступить за черту низких деревянных домишек, из которых состоял форт Ромпер, и, разумеется, никто из них не мог миновать «Палас», не взглянув на него. Хозяин голубого отеля Пат Скалли проявил талант истинного стратега в выборе окраски для своего заведения. Правда, когда длинный трансконтинентальный экспресс, покачивая на ходу пульмановскими вагонами, пролетал в ясные дни мимо форта Ромпер, его пассажиров ошарашивало это зрелище, и строгий вкус восточных штатов, признающий лишь красновато-коричневые тона да различные оттенки темно-зеленого, выражал при виде него ужас, чувство жалости и негодования — всё в одном коротком смешке. Но жителям этого затерянного среди равнин городка и людям, приезжающим сюда из подобных же мест, Пат Скалли угодил как нельзя более. У форта Ромпер и у тех пристрастий, у той самовлюбленности, роскоши и богатства, что ежедневно проносились мимо него по рельсам, палитры были разные.
Но — как будто броская прелесть голубого отеля была недостаточно притягательна — Скалли взял себе за правило выходить на станцию и утром и вечером, к приходу почтовых поездов, останавливающихся в форте Ромпер, и обольщать тех приезжих, которые, случалось, в нерешительности стояли на платформе с саквояжами в руках.
Однажды утром, когда обледенелый паровоз подтащил к станции длинный товарный состав с единственным пассажирским вагоном, Скалли превзошел самого себя, уловив в свои сети троих пассажиров. Один из них был быстроглазый и все почему-то поеживающийся швед с большим глянцевитым дешевым чемоданом; второй — загорелый рослый ковбой, который добирался на ферму где-то у границы с Дакотой; третий — маленький молчаливый человек откуда-то с востока, непохожий на жителя восточных штатов и не считавший нужным вдаваться в подробности о себе. Скалли буквально взял их в полон. Он был такой расторопный, веселый, ласковый, и приезжие, видимо, решили, каждый сам по себе, что отделываться от него будет верхом жестокости. Они шли по скрипучим деревянным мосткам следом за шустрым маленьким ирландцем. На голове у него сидела плотно надвинутая мохнатая меховая шапка. Два красных уха топырились из-под нее, точно вырезанные из жести.
Но вот Скалли, весьма замысловато и шумно выражая свое гостеприимство, поднялся вместе с постояльцами на крыльцо голубого отеля. Комната, в которую они вошли, была совсем маленькая. Она представляла собой как бы капище огромной железной печки, стоявшей посредине и гудевшей грозно, словно разгневанное божество. Бока ее светились в нескольких местах, раскаленные до желтизны. Возле печки сын Пата Джонни играл в педро с седовато-рыжим стариком фермером. Они ссорились. Фермер то и дело поворачивался к стоявшему за печкой ящику, полному бурых от табачной жижи опилок, и, кипя от раздражения, посылал туда плевок за плевком.
Скалли сбросил карты с доски, громко покрикивая на сына, и погнал его наверх отнести часть багажа новых постояльцев. Сам же повел их к трем умывальным тазам с самой холодной водой, какая только мыслима на белом свете. Ковбой и приезжий с востока наумывались до того, что лица и руки у них стали медно-красного цвета, точно от полуды. А швед лишь осторожно, боязливо опустил в ледяную воду кончики пальцев. Нехитрая церемония с умыванием была явно рассчитана на то, чтобы трое путешественников оценили предупредительность Скалли. Он оказывал, им любезность за любезностью. В том, как он передавал полотенце от одного к другому, чувствовались порывы щедрой на благодеяния души.
Потом постояльцы вернулись в первую комнату и, сидя у печки, молча слушали, как Скалли по-хозяйски поторапливает дочерей, готовивших обед. Так обычно молчат в чужой компании люди, много повидавшие на своем веку. Только старый фермер, который храбро остался сидеть у самого теплого бока печки, нет-нет да и отворачивался от ящика с опилками и задавал чужакам вопросы, один другого глупее. Отвечали ему большей частью ковбой и приезжий с востока, отвечали коротко без обиняков. Швед молчал. Он был поглощен тем, что исподтишка разглядывал своих соседей. Казалось, ему не дают покоя какие-то нелепые подозрения. Вид у него был перепуганный насмерть.