Амазонка пустыни
Шрифт:
— Это базальт.
— А это?
— Если не ошибаюсь — Лабрадор.
— Да, милый дядя Ваня, — и не только Лабрадор, но нефрит, ляпис-лазурь, орлец лежат здесь у самого вашего носа.
— Я, да и все это знают. Скажу вам больше. Где-то на Среднеазиатской ветке, но только в стороне от нее, на-шли серу…
— Да ведь это преступление — не разрабатывать все это.
— Ничего подобного. Не строить же нам, бедным по-селенцам, дворцы из нефрита и базальта и украшать их колоннами из орлеца и ляпис-лазури.
— Нет. Конечно, нет. Но вывозить их.
— Овчинка выделки не стоит. Товар громоздкий, тяжелый, и его не повезешь
Фанни лукаво усмехнулась. Она подошла к шкафу и достала со средней полки несколько кусков совершен-но белого камня, похожего на блестящий молочный са-хар.
— Ну, тогда посмотрите это.
— Ну, что же — благородный кварц. Его здесь сколь-ко угодно.
Она достала кусок побольше, покрытый коричнева-то-желтым налетом, будто ржавый.
— А это что? — с торжеством в голосе воскликнула она.
— Ну, что же — золотоносный кварц, — спокойно проговорил Иван Павлович.
— Это… золото, — прошептала она, восхищенная своей находкой.
— Да, золото, — холодно подтвердил Иван Павло-вич. — Золотая пыль. Но чтобы отделить эту пыль, нужны громадные машины, множество рабочих и тру-да и значит, — овчинка выделки не стоит. Сюда доста-вить эти машины, привести их в действие при отсут-ствии топлива — это почти невозможно, а главное, слишком мало этого золота на камне. Это знали и без вас. Давно знали.
Фанни была подавлена.
— Что же надо?
— Надо найти жилу. Вот если бы это была не золо-тая пыль, а маленькие комочки золота, слитки его, жил-ки между кварцем, стоило бы и искать его.
— А как же легенда о золотом кладе, зарытом в этих горах китайцами?
— Легенда легендой и останется. Потому она и ле-генда, что ничего этого нет.
Фанни печально смотрела на Ивана Павловича. Ей было горько, что ее работа, ее исследования, ее открытия, которыми она в душе так гордилась, оказались не новы-ми и бесполезными.
— Но я найду и жилу, и самородки! — упрямо сказа-ла она. — И мы станем, богаты, дядя Ваня.
— Говорите про себя. Я-то при чем?
— Мы составим с вами компанию.
В этот вечер они долго стояли друг подле друга, об-локотившись на перила. Внизу шумела в кустах рябины, барбариса, смородины и облепихи Кольджатка, а навер-ху тихо сверкали кроткие звезды.
Фанни говорила усталым голосом.
— Я не буду унывать и падать духом, дядя Ваня. Я найду это золото. Мы найдем рабочих дунган и китай-цев, и мы выроем это золото. Кто знает, сколько его бу-дет! И тогда мы поедем путешествовать. У меня есть двад-цать пять тысяч рублей в банке, этого хватит для начала дела… А скажите, дядя Ваня, вы… вы нашли что-либо?
— Да, — тихо отвечал Иван Павлович, — я нашел. Мало нашел, но мне кажется, больше вас. И я на верном пути.
— Простите. Я не спрашиваю… Где?
— Увы, не на нашей земле.
— Я так и знала. Там? — и Фанни маленькой ручкой махнула в сторону Китая.
— Да.
— Это ничего не значит, дядя Ваня. Мы достанем и оттуда!
IX
По приказанию командира бригады между Кольджа-том, Джаркентом и Тышканским лагерем установили ге-лиограф.
Маленькая, нестерпимо яркая звездочка начала вре-менами светиться в тумане далекой долины, где темным пятном мутно рисовались сады Джаркента. Она вспыхи-вала частыми и яркими всплесками солнечного света, давая позывные Тышкану, пока кто-либо из дремавших у треноги с зеркалом казаков не обращал на нее внима-ния, не становился у аппарата, а другой брал тетрадку и под диктовку — то по букве, то по слову — записывал медленно идущую гелиограмму. Гелиограммы были ред-кие и больше хозяйственного содержания. Справлялись о ценах на клевер и ячмень на Кольджате, сообщали, что хлеб, белье и консервы посланы, узнавали, сколько имеет-ся на людях патронов и сколько патронов в запасе. Пол-ковой врач справлялся у постового фельдшера, сколько больных на посту.
И в этом далеком мигании солнечной звездочки, за пятьдесят верст пускаемого «зайчика», было что-то таин-ственное. В хорошие дни, когда солнце особенно ярко светило, зоркий глаз казака-гелиографиста улавливал всплески света на противоположном горном хребте Кунгей-Алатау в Тышканском лагере и принимал сообщения непосредственно, без промежуточной станции.
Однажды под вечер, когда уже труднее стало улавли-вать косые лучи солнца, пошла «важная» гелиограмма. Начиналась она словами: «Секретно, весьма спешно!» Это сейчас же сообщили Ивану Павловичу, и он сам вы-шел к аппарату.
— «Начальнику Кольджатского поста. 19**. 11 июня. 6 часов 27 минут вечера. Получены сведения, что Зариф снова появился в Пржевальском уезде. Начальник области приказал послать отряды для его поимки. По прика-занию командира бригады Аничков с 30 казаками сегод-ня пошел на Зайцевское, выступите немедленно пустыней на Каркару, соединитесь с Аничковым. Действуйте по обстоятельствам. 0139. Первухин…»
Гелиограмма была от командира полка, и содержа-ние ее было ясно для Ивана Павловича. Зариф был таран-чинец, знаменитый вождь шайки разбойников, набран-ной из отчаянных головорезов-каракиргизов, отлично вооруженных ножами, винтовками и револьверами. Он был грозой киргизов во время их летовок, а иногда осме-ливался нападать и на русских переселенцев. Осенью про-шлого года казаки гонялись за ним, но безуспешно. Он почти на их глазах вырезал небольшой молодой поселок и ушел за границу, в Китай. Китайское правительство обещало его поймать и выдать, но все отлично понимали, что оно бессильно это сделать.
Он снова появился в пределах России и крутился, по своему обыкновению, в горах, угоняя стада, уводя жен-щин, беспощадно грабя киргизские кочевья. За поимку его была обещана награда. Уничтожение этого опасного разбойника, издевавшегося над русскими войсками, было вопросом самолюбия для казаков. В случае его успехов к нему могли примкнуть каракиргизы, и Центральная Азия могла стать на долгое время ареной кровавой поли-тической борьбы.
Про Зарифа рассказывали легенды. Он обладал, по словам таранчинцев и дунган, способностью проходить в день более трехсот верст. Или у него были двойники, или он мог одновременно появляться в разных местах. Его видели в Верном в образе продавца фруктов, разгова-ривающего с губернатором, и в тот же день он ограбил в Копальском уезде караван с чаем. Он проваливался сквозь землю, когда его окружали войска. Ездил он на особенном, пегом, белом с черными пежинами коне, едва ли не крылатом, и настичь его на обыкновенной лошади было невозможно. Он, наверно, знался с шайтаном, если только это не был сам шайтан, принявший на себя чело-веческое обличье.