Амазонки
Шрифт:
— Ты мудрец, и я верю тебе. Завтра мы соберем амазонок, и ты расскажешь им о своей родине. А теперь отдыхай.
— Море изменчиво, царица. Куда плыть, мы должны решить сегодня.
— Хорошо. Вечером.
К вечеру на флагманский корабль были созваны ки–бернеты двенадцати кораблей. Агнесса, Беата и Гелона были здесь с утра. О судьбе остальных судов амазонки не знали. Они или затонули, или унесены штормом за пределы видимости.
— Прежде чем говорить с кибернетами, Годейра зашла к Атоссе. Царица решилась на откровенный и резкий разговор. Царице нечего было терять — она верила, что возвращение на Фермодонт погубит амазонок. По лицу верховной жрицы она поняла, что Атосса больна по–настоящему. Приступ жара сменялся ознобом, щеки ее начали бледнеть, под глазами выступила резкая синева. Снова начала кровоточить рана. Агнесса укрывала мать хитонами и плащами.
— Я хочу говорить с тобой, Атосса, — сказала Годейра.
— Ты видишь, царица, она больна. Уходи! — резко крикнула Агнесса.
— Как ты смеешь?! — в глазах Годейры полыхнул гнев. — Еще слово — и я прикажу бросить тебя на корм рыбам!
— Она в беспамятстве, — уже мягче проговорила Агнесса.
— Не верю. Она все слышит, и я буду говорить.
Агнесса пожала плечами и отошла от матери. Глаза Атоссы по–прежнему были закрыты, сухие, посиневшие губы сжаты.
— Всякий раз, когда амазонки попадают в беду, ты, Атосса, залезаешь под овчины и отдаешь кормило власти в мои руки. А когда несчастия минуют нас, ты поднимаешь голову и начинаешь вредить. Да, это ты и твоя Агнесса загнали дочерей Фермоскиры на эти корабли, это вы надели на наши руки цепи. И сегодня, когда мы решаем, жить нам или умереть, ты вносишь в наши ряды раздор, ты зовешь воительниц на верную смерть. Только что собрались тысячные с других кораблей, и я не узнала их. Они стреножены страхом, они безумны. Все заветы великой богини выветрились из их голов. Ты всю жизнь внушала им, что амазонка не знает страха, не чувствует боли, а они, как овцы, жмутся в кучу, они плачут, как мужчины. Вместо того, чтобы напомнить им заветы Ипполиты, ты мешаешь мне сплотить их воедино, указать им верную цель, вдохновить их. И я не прошу тебя, я требую: не вставай на моем пути. Гибель рядом с нами, и я обещаю тебе: если ты скажешь хоть одно слово против меня, если твоя дочь хотя бы пальцем пошевелит, чтобы навредить нам, — я, не раздумывая, прикажу выбросить вас за борт. И видит бог, я сделаю это...
— Ты напрасно бранишься, Годейра, — Атосса эти слова скорее прошептала, чем проговорила. — Делай как знаешь, я не буду тебе перечить. Веди нас в степи... Я уже думала об этом... В степях много травы… и, наверно, много лошадей. Обо мне забудь... я не жилица... А теперь уходи, мне тяжело говорить...
На палубе, около главной мачты, собрались амазонки. Здесь тысячные с других кораблей и рядовые воительницы, вышедшие из трюма. Среди них больше храмовых, они уже знают, что царица и старый рыбак будут звать их куда?то в дальние и студеные страны, где живут дикие мужские племена. Почти все настроены против царицы, почти все знают: Священная зовет их домой.
Царица поднялась на бочку, оглядела собравшихся и начала говорить.
— Все вы знаете—мы посреди враждебного нам моря. Кругом на берегах эллинские города. Еда на исходе, воды почти нет. Перед нами два пути: один путь — домой, другой — в степи. Что нас ждет дома, вы знаете; что мы увидим в степях, расскажет нам почтенный Бакид. Говори, старик.
Бакид, кряхтя, забрался на бочку, заговорил спокойно. Он свою речь обдумал хорошо.
— Моя родина, куда я вас зову, не так уже далека. При попутном ветре трое суток пути. Над моими степями такое же знойное небо, как здесь. Они, эти степи, беспредельны, им нет конца. Бесчисленные табуны лошадей, овец и быков пасутся в густых, в человеческий рост, травах. Наши цари и скептухи не знают счета своим табунам, даже простой пастух имеет трех–четырех лошадей. За железный наконечник стрелы можно купить коня, за наконечник копья — пару лошадей. Я когда?то был виночерпием у скептуха и сам по его приказу обменивал сотню молодых, скакунов за единственный золотой сосуд для вина.
— Пустят ли нас на свои земли твои сородичи? Захотят ли?
— Я уже сказал вам, земли 'Склотии велики и беспредельны, а сами склоты высоко ценят добрососедство. Они никогда не нападают сами, но если их тронешь — берегись. Они жестоки. Об этом я говорю вам сразу, чтобы потом меня не винили за обман. Но я не думаю, чтобы вы без причины стали первыми нападать на них, не правда ли?
— Если они не попытаются...
— Говорю вам: склоты всегда хотят жить в мире с соседями. Я все сказал.
Последние слова Бакида многие амазонки пропустили мимо ушей. Главное — кони! Так много дешевых лошадей— вот что взволновало их. И это решило судьбу похода. Когда Годейра предложила всем, кто желает плыть домой, встать к левому борту, а кто хочет идти в Склотию — к правому, большинство амазонок качнулось направо. А после того, как к правому борту подошли все тысячные с других кораблей, к ним присоединились и остальные. У левого борта осталась одна Агнесса. Потом и она медленно двинулась направо.
Всю ночь Годейра и Бакид на лодке обходили триеры. Из двенадцати судов только семь сохранили все паруса. Корабли имели большие повреждения, особенно пострадала оснастка. Бакид давал советы, как и что исправить, какую произвести замену. Обычно триера несла четыре паруса: три основных и четвертый килевой треугольник. Бакид приказал оставить на каждом корабле по два паруса, остальные передать тем, что остались совсем без ветрил.
Около полуночи штиль сменился легким бризом, потом ветер окреп, и утром на горизонте показались еще семь триер. Их подождали, наспех привели в порядок, и в полдень флот амазонок поднял паруса. Главная триера обогнула стоянку кораблей и вышла вперед. За ней в цепочку вытянулись остальные восемнадцать.
Поход на Меотиду начался.
Бакид понимал: самая трудная часть пути — это Боспор Киммерийский. На берегах пролива стоит большой город Пантикапей, там с торговых судов берут пошлину. Военные корабли могут не пропустить совсем, а еще хуже—их могут захватить. Кто сейчас царем в Пантикапее— Бакид не знал, и как он отнесется к большому военному флоту, было трудно предположить.
Оставался единственный выход: проскользнуть через пролив ночью. И Бакид сказал Годейре:
— Молитесь своей богине, чтобы ночь была ветреной и темной.
Весь следующий день амазонки возносили молитвы всеблагой Ипполите. И богиня, в это свято верили дочери Фермоскиры, помогла им. Третья ночь после начала похода выдалась дождливой и ветреной.
Бакид, готовясь к прорыву, сам того не подозревая, толкнул царицу на большую ошибку. Он позвал Годейру и сказал:
— Я боюсь за последнюю семерку кораблей. Они то отстают, то мечутся из стороны в сторону. Или там неисправные снасти, или неумелые кормчие.
— И то и другое, — ответила царица. — Я удивляюсь, как они не отстали от нас совсем. Через Боспор им не прорваться.
— Выход у нас один. Нади перестраиваться. Нужно разделить корабли на три части, а последнюю семерку разбросать между ними. Первые семь триер поведешь ты, Годейра. Вторую семерку поручи Беате. Она, я вижу, толковее других. Последние пять кораблей поведу я. И да помогут нам боги.
— Но я не знаю пути, Бакид.
— Я тоже не ходил по морю в этих местах. Помни одно — держись левее. Нам нужно попасть на скифские берега. А они на левой стороне Меотиды. Справа, говорят, живут меоты, я о них не знаю ничего. Потому лучше остерегаться.