American’eц(Жизнь и удивительные приключения авантюриста графа Фёдора Ивановича Толстого)
Шрифт:
Все полтора года после кончины императора Павла его воцарившийся сын постепенно менял двор. Перестал быть милостив к светлейшему князю Платону Зубову, который организовал убийство его отца и возвёл Александра на трон. Даже Гаврилу Державина, придворного старожила и знаменитейшего поэта, новый государь убрал с глаз подальше. Но Зубов и Державин были главнейшими резановскими благодетелями. Раз их могущество кончилось – как же можно Николаю Петровичу отлучаться от дел?!
Он упирался, император настаивал. Пригласил в личный кабинет и сказал:
– Коли не хочешь ехать в деревню, оставь
Это милостивое предложение обер-прокурор сумел обернуть в свою пользу – и вызвался в государевы ревизоры. Но не прямо: для начала помянул давнюю затею с открытием морского пути на Аляску. Знал, что молодой государь в восторге от смелого прожекта капитана Крузенштерна.
Уже следующим летом предстояло морякам отправиться кругом света и навестить русские поселения в Америке, на владения Компании вблизи посмотреть. Экспедицию готовили с необычайной резвостью, и – совсем уж редкий случай! – поход щедро оплачивала казна. Это был настоящий подарок судьбы, и мог ли Николай Петрович остаться в стороне?! Но государю он говорил о другом, и Александр Павлович соглашался: кому же инспектировать дальние земли России, как не Резанову, первейшему знатоку американских краёв…
Так разговор обер-прокурора с императором перешёл с увеселительного путешествия – на кругосветный поход государственной важности. Правда, случилась в разговоре неожиданность.
– Вот смотри, – Александр Павлович широко указал на карту, что развёрнутой лежала на столе, – белым-бело! Робкие контуры, не более. Здесь Камчатка, здесь Сахалин, и там тоже подданные наши живут… Но до конца никому не ведомо, как выглядят сии земли. А на юге, рядом совсем – Япония. Сосед ближайший. Почему же у нас отношений с японцами нет?
Ни у кого до сих пор с Японией дипломации не получалось, говорил молодой император. Но если из Европы глядеть, Япония – другой конец света. Сидят японцы на своих островах, сами оттуда никуда – и к себе никого не пускают.
– Впрочем, как раз в последнее время купцы наши жалуются, что людишки японские тихой сапой стали русских людишек теснить, – добавил государь. – Перебираются морем и селятся по нашим берегам, где захотят. Зверя бьют, рыбу ловят – вроде как на своей земле. И дохода казне никакого, один убыток. И до смертоубийства всё чаще дело доходит…
Резоны молодого императора были Николаю Петровичу понятны. При государыне Екатерине Великой крепко встала Россия на Чёрном море – вот и желал теперь Александр Павлович по примеру бабушки своей навести порядок на Дальнем Востоке империи. Желал в историю войти не только как первый Александр на российском престоле, но и как первый европейский монарх, утвердившийся на краю света. Там, куда даже тёзка его, великий Александр Македонский, не добрался.
Честолюбивые замыслы государя оказались намного более обширными, чем предполагал Резанов. Заводя разговор о Русской Америке, обер-прокурор имел в виду инспекцию тамошних поселений и свой денежный интерес. А предложение получил – стать первым послом в Японию.
– Это трудный подвиг, государь, – промолвил озадаченный Николай
Император ободряюще положил ему руку на плечо:
– Верю в тебя! Таких людей, как ты, у нас немного. Сам посуди: можно ли найти лучшего посланника? С младых ногтей служишь верой и правдой – сперва бабушке, потом отцу, теперь мне… А детей твоих мы покровительством не оставим, будь благонадёжен.
– Этого больше чем достаточно. Других милостей и наград за подвиг свой не жду, – с поклоном осторожно сказал Резанов.
– Ну-ну, – Александр Павлович погрозил пальцем на его хитрость, – казнить или миловать, награждать или нет – воля твоего государя. Так что позволь мне самому решать. А ты принимайся за дело, раз уж так желаешь послужить. Время летит быстро!
С того памятного разговора в государевом кабинете время действительно полетело быстро – куда быстрее прежнего. Николай Петрович окунулся в подготовку посольства, участвуя притом в хозяйственных делах будущего путешествия и не оставляя прежних занятий.
Он не заметил, как промелькнул остаток осени. Меньше обычного тяготился несносной петербургской зимой. А как лёд с Ладожского озера весной прошёл по Неве в Финский залив и на главной столичной реке установилась навигация – суматоха со снаряжением экспедиции поглотила вообще всё время и все мысли без остатка. Измученный Николай Петрович стал совсем плохо спать, и ночами его мучили кошмары о смерти жены вперемешку с ужасами дальнего похода: видения собственной размозжённой головы сменялись холодом цепких щупалец морских чудовищ, которые опутывали прикорнувшего обер-прокурора и тянули в чёрную океанскую глубину.
Теперь в Петербург пришёл май. Всего ничего оставалось Резанову пробыть в столице. А потом – прощайте, невские берега; прощай, прежняя жизнь!
Прощай надолго. Может статься, навсегда.
Глава V
Когда Фёдор Иванович Толстой – полупьяный, в растерзанном сюртуке – добрался от князя Львова до дому, там его встретил Фёдор Петрович Толстой.
Кузены вместе учились в Морском кадетском корпусе и в преддверии выпуска вскладчину снимали убогую квартиру на Васильевском острове. Нерадивый пасмурный слуга, тоже один на двоих, долго ворчал, принимая у Фёдора Ивановича загубленную одежду.
– И где же тебя так угораздило? – спросил кузен.
Фёдор Иванович ответил не сразу, затягивая интригу и всё ещё гордясь поездкой через весь Петербург в княжеской карете. Сперва он запахнулся в старый шёлковый халат, давным-давно привезённый каким-то родственником из персидского, что ли, похода. Затем повалился на диван, с громким чмоканьем раскурил длинную трубку, и уж только когда в полутёмной, окнами во двор, комнате заклубился вонючий дым от дешёвого табака, – только тогда Фёдор Иванович, покусывая янтарный мундштук, поведал кузену о своих приключениях.