Америциевый ключ
Шрифт:
Он шел медленно, размеренно переставляя деревянные ноги, и всякий раз, когда его ступня касалась деревянной сцены, раздавался неприятный громкий стук, какой бывает, если бить увесистой колотушкой по винной бочке.
Он выглядел невысоким, но очень плотным и тяжелым – телосложение, едва ли подходящее для мальчишки. Но он и не был мальчишкой, Ганзель убедился в этом по манере держаться Бруттино, по тому, как тот смотрел в зрительный зал. В нем чувствовалась зрелость, выдержка, даже хладнокровие. Это существо, не успевшее прожить и десяти лет, давно миновало пору отрочества. И замершую публику оно рассматривало без всякого страха,
Он был человекоподобен, но не более того. Ростом едва ли по плечо взрослому мужчине, Бруттино напоминал собой скорее старую колоду, простоявшую много лет во дворе чьего-то дома, разбухшую от множества дождей, подточенную насекомыми, изрубленную топором, но оставшуюся прочной и твердой, как камень. Несуразно большие руки с распухшими суставами, напоминающими древесные опухоли, оканчивались деревянными пальцами разного размера. Ноги, напротив, были карикатурно коротки, но, судя по тому, как легко удерживали своего хозяина, тоже были созданы из прочного материала. Кожа Бруттино напоминала сухую потрескавшуюся древесину, освобожденную от коры, темную и шероховатую. Кое-где она была покрыта бурыми и зелеными мшистыми пятнами.
Еще менее человеческим было его лицо. Кто-то пытался придать ему человеческие черты, но то ли не преуспел, то ли дерево с годами взяло свое – лицо это казалось невыразительным подобием человеческого. Слишком зыбкие и слабо выраженные черты. Такое могло получится у ребенка, лишь недавно взявшего в руки резак и почти сразу же бросившего свою затею. Лишенный губ рот походил на древесный разлом, полный сухой щепы. Когда Бруттино приоткрывал его, делались видны зубы, разной формы и размера. Нос, напротив, был гипертрофирован и выглядел едва ли не карикатурно – длинный, в две ладони, острый шип, выпирающий между глазами и ртом. Последняя деталь казалась уродливее всего. К чему деревянному человеку такой длинный нос? Может, в нем заключены миллионы обонятельных рецепторов? Если так, его создатель чего-то не учел – едва ли Бруттино проводил целые дни, нюхая розы. Скорее, возникала неприятная ассоциация с комаром и его вытянутым хоботком.
– Ну и урод, - пробормотал Ганзель непроизвольно, наблюдая за тем, как деревянная колода, скрипя суставами, ковыляет по сцене, - Уж прости, сестрица, но те куклы, которых я тебе вырезал в детстве, и то смотрелись получше.
Он сомневался, что это замечание заденет Греттель. Оно и не задело. Не так-то просто уязвить геноведьму, даже если практикуешься в этом годами.
– Древесина – не самый податливый и послушный материал. Да и я не скульптор.
– Но зачем такой большой нос?
– Не моя задумка. Всего лишь неконтролируемое разрастание тканей. Не забывай, это был эксперимент. То, что ты видишь на сцене – его досадные последствия.
– Моя сестра – самое здравомыслящее существо на свете, - пробормотал Ганзель, - Как жаль, что ее здравомыслие вызревает подобно редкому фрукту, по семь лет…
Бруттино, подгоняемый баграми, вышел на середину сцены и замер, немного ссутулившись. Первоначальное удивление публики, вызванное его внешним видом, быстро прошло. Публике приходилось видеть и не такое.
– Чурбан! – закричали в первых рядах мулы, - Какой дурак выкатил на сцену колоду?
– Эй, дерево! А ну-ка покажи свое дупло! Туда птицы яйца еще не отложили?
– Зовите дровосеков!
– А нос, гляньте на нос! Экая же иголка!
Залу, набитому уродливыми мулами, потребовалось не более полуминуты, чтоб перейти от удивления к ярости. В Бруттино полетели бутылки, куски половиц и перил, подсвечники, яблоки, мелкий сор.
Бруттино взирал на них мертвым янтарным взглядом, не пытаясь уклониться или защитить себя. Похоже, его лицо, высеченное много лет назад, не способно было менять выражение. Оно и оставалось деревянной маской, безразличной, холодной, равнодушной.
Глядя на Бруттино из ложи, Ганзель ощутил что-то, напоминающее сочувствие. Если публика измывается над деревянным существом сейчас, что же ему приходилось сносить в детстве? Наверняка, соседские мальчишки измывались над ним с присущей лишь детскому воображению злокозненной изобретательностью… Ганзель скрипнул зубами, вспомнив собственное детство.
Довольно сложно расти, если судьба от рождения подарила тебе акульи зубы. Судьба, подобно генофее из сказки, редко спрашивает, что ты хочешь получить на день рождения. У нее на любой счет есть свое мнение, которые не оспорить, посвяти геномагии хоть всю свою жизнь. Был ли Бруттино виноват в том, что кто-то за него вытянул лотерейный билет? Он родился деревянной куклой, как иные рождаются отмеченными генетическими дефектами. Это был персональный дар мироздания, и едва ли все геномагии на свете помогли бы Бруттино избавиться от него.
Брошенный кем-то помидор беззвучно лопнул на груди Бруттино, заляпав его густой жижей. Кусок угля, направленный меткой рукой, угодил в зубы. Бруттино не пошатнулся, даже не сделал попытки отойти от края сцены. Он бесстрастно смотрел на ревущих от злости мулов, подобно тому, как старое дерево взирает на копошащихся на его коре мелких насекомых.
Ганзель нащупал в кармане плотный глянцевый лист – письмо господина Варравы – и едва удержался от того, чтоб разорвать его прямо в ложе.
Это он придумал сделать из деревянного мальчишки потеху для жадной до зрелищ толпы. Он решил чужими руками выполнить всю грязную работу.
«В следующий раз, когда захочешь пожалеть его, вспомни, что этот деревянный мальчишка – вор, разбойник и убийца, - скрежетнул в сознании голос, достаточно презрительный и холодный, чтоб принадлежать акуле, если б та умела говорить, - Деревянный ублюдок сам выбрал свою судьбу. Ты лишь отвесил пинок ему под зад, ускорив события!»
Голос, кому бы он ни принадлежал, был прав. Но Ганзель поймал себя на том, что впервые испытывает желание отвернуться от сцены. Лишь бы не смотреть на деревянное существо, замершее в пятне ослепительного света, не пытающееся увернуться от летящего в него мусора.
– Вон полено со сцены!
– Несите его обратно в лес!
– Выпустите против него дятлов!
Карраб Варрава наблюдал за беснующейся толпой, усмехаясь и поглаживая кнутовище. На Бруттино он поглядывал одобрительно, даже с некоторой отеческой нежностью.
– Не смущайтесь, дамы и господа! – возвестил директор театра, когда шум немного утих, - Этот мальчишка, может, невзрачен, но уверяю вас, что он вам полюбится. У него есть талант к подобному ремеслу. И чтобы это продемонстрировать, мы проверим его на одном из наших старых актеров. Посмотрим, окажется ли деревянная кукла ему по зубам! Встречайте, встречайте нашего старого заслуженного актера! Генокрокодил!