Америциевый ключ
Шрифт:
Бруттино ударил. В тот момент, когда этого никто не ждал, как не ждал и сам Генокрокодил. Человекоподобная рептилия нанесла очередной удар, в этот раз лапой, и снова не обнаружила под когтями изломанного деревянного тела. В этот раз оно не маячило в шаге от него, оно попросту пропало, скользнув куда-то под брюхо. Генокрокодил, превосходная боевая машина, впервые за свою долгую жизнь был озадачен. Он замер, теряя драгоценные секунды – его мозг, хорошо разбирающийся в укладе боя, не привык решать подобные задачи. А потом было поздно, потому что Бруттино вдруг выскочил из ниоткуда, как паяц из табакерки, и нанес
Генокрокодил испустил оглушительный хриплый вой и тряхнул мордой. Он, привыкший своей мгновенной реакцией парализовать противника, едва ли сам успел сообразить, что произошло. Он просто ощущал боль и, как любое животное, рефлекторно пытался от нее избавиться.
Бруттино не сразу вытащил нос из слизкой, оплывающей кровью, раны, несколько раз ловко провернув его в ней. Генокрокодил коротко ударил лапой, намереваясь вмять впившуюся в него деревянную куклу в пол, но та вновь оказалась быстрее. Может, на четвертушку мгновения, но быстрее. Вырвала свое жало из окровавленной глазницы и вновь прыгнуло в сторону.
Генокрокодил крутанулся на месте, клацая зубами. Без сомнения, они справились бы с деревянной куклой легче, чем деревообрабатывающий станок с сухим чурбаком, распустив на стружку. Но Бруттино, проявляя невероятную прыть, легко перемещаясь на длинных сучковатых ногах, сновал вокруг беснующегося крокодила.
Теперь удары следовали один за другим. В лапу. В бок. В грудь. Снова в лапу. В спину. В подбородок. Нос Бруттино жалил огромную крокодилью тушу ловко и мгновенно, каждый удар был скользящим и коротким, точно превосходный фехтовальщик упражнялся, тыкая набитый соломой мешок.
Только внутри у Генокрокодила была не солома. Всякий раз, как нос Бруттино пронзал его прочную на вид пластинчатую кожу, Генокрокодил издавал рев боли. Он метался по сцене из стороны в сторону, мотал головой, разбрасывая хлопья бледно-розовой слюны, даже перекатывался через шипастую спину. Все тщетно. Деревянная кукла словно насмехалась над ним. Она ускользала из того места, где вот-вот должны были сомкнуться его зубы, и появлялась в другом. Ставший багровым от перепачкавшей его крови нос вновь и вновь вонзался в чешуйчатое тело.
Не прошло и минуты после начала представления, как Генокрокодил начал пошатываться, и выглядел так, словно попал под плотный залп картечи. Лишившийся одного глаза, потерявший координацию, наполненный и яростью и ужасом одновременно, он беспорядочно метался из стороны в сторону, тщетно лязгая огромными зубами. Упорная деревяшка не давалась ему. Она всегда была неподалеку, но ровно на фалангу пальца дальше, чем он мог дотянуться. И всегда молниеносно оказывалась достаточно близко, чтоб нанести очередной удар.
Генокрокодил, ступивший на сцену сознающим свою силу трумфатором, сам не заметил, как превратился в затравленную жертву. Существо, несопоставимо более маленькое, одурачило его и теперь планомерно терзало, оставляя в чешуйчатой туше глубокие раны.
Генокрокодил больше не помышлял о нападении. Истекающий кровью и бесцветной слизью, спотыкающийся, уже не выглядящий хищником, он крутился бессмысленно по сцене, пытаясь угадать, с какой стороны последует новый выпад. Но ни разу не угадал. Деревянный кинжал разил его вновь и вновь, беззвучно впиваясь в плоть. Он бил в шею, в подбрюшье, в спину, в морду, и всякий раз мгновенно отлетал в сторону под аккомпанемент деревянного стука. Это было похоже на вьющуюся вокруг большого, но неуклюжего паука деревянную осу. Свою стремительность она обращала в неуязвимость.
Но Бруттино был не просто быстр, скорость не являлась его единственным оружием. Помимо этого, он был и невероятно силен. Ганзель уловил момент, когда удар Генокрокодила, нанесенный вслепую, угодил в цель. Точнее, почти угодил. Вместо деревянной головы чешуйчатая лапа соприкоснулась с мгновенно выставленной деревянной же рукой. Раздался негромкий хруст, и лапу вывернуло из сустава, она осталась болтаться, более не подчиняясь хозяину.
Ганзель смотрел на сцену, как зачарованный. Бруттино был не просто хорош в бою. То, о чем судачили на улицах, не отражало и четверти его истинного потенциала. Он был страшен. Его боевые качества настолько превосходили качества противника, что бой перестал быть боем с того момента, как начался. Это было театрализованное убийство. Расчетливое, осознанное, показное. Деревянная кукла, наслаждаясь своим превосходством, медленно и планомерно уничтожала своего оппонента, не оставляя ему и тени шанса. Даже не представление – унизительная казнь.
«А что, если бы на месте этого мутировавшего крокодила очутился ты? – проникнутый ядовитыми испарениями чужой голос проник в сознание, - Старая акула – неважный боец. Она способна лишь громко щелкать челюстями, отгоняя мелюзгу. Думаешь, это сработало бы с Бруттино?..»
Не сработало бы. Это Ганзель понимал с безжалостной отчетливостью. На стороне Бруттино были его сила, молодость, скорость, напор. Все то, чем когда-то располагал Ганзель. Много лет назад, когда еще считал себя вертким хищником глубин, а не старой рыбиной, проводящей часы у поверхности и греющейся на солнце. Если бы кто-то заставил его сейчас выйти на сцену против Бруттино, он не поставил бы на себя и медного гроша. Разве что половину – если у него в руках будет мушкет.
– Кажется, ты впечатлен, братец, - неожиданно сказала Греттель.
Оказывается, она уже некоторое время наблюдала не за сценой, по которой метался истязаемый Генокрокодил, а за ним самим. Ганзель разозлился на себя. Если уж Греттель ничего не стоит прочитать по его лицу охватившие его впечатления…
– Он неплох, - сказал Ганзель небрежно, но одобрительным тоном, - Пожалуй, что неплох. Немного небрежен, но, в целом…
– Он гораздо сильнее любого существа, которое тебе доводилось видеть. Разве не так?
Ганзель поморщился, пытаясь в то же время сохранить пренебрежительное выражение.
– Не стану спорить, эта деревянная кукла умеет впечатлить невзыскательного зрителя… Ладно, допустим, что он и в самом деле отличный боец. Даже для здешнего театра, который многое повидал. А теперь объясни, ради Решетки Пеннета, за каким дьяволом тебе потребовалось создать что-то подобное? Хотела заработать на подпольных боях, чтоб раздобыть денег на лабораторную посуду?
Плечи Греттель опустились. Незначительно, может, на пару миллиметров. Но сейчас, когда они не были скрыты потрепанным лабораторным халатом, это было хорошо заметно.