Америциевый ключ
Шрифт:
– Слушай… - Ганзель почесал в затылке, - Я, наверно, не самый большой знаток геномагии в этом королевстве, но даже я понимаю, что такая туша не сможет насытиться вареньем. Разве что будет поглощать его тоннами… Ему ведь требуется целая прорва калорий! Гораздо больше, чем в любом, самом сладком, варенье.
– Верно, - признала Греттель, - Не представляю, где он может достать варенье достаточной калорийности, чтоб обеспечить всем необходимым свое тело. Думаю, братец, ему приходится нелегко. Не исключено, что ему, подобно птицами,
– Обычно птицы находятся в клетках, а люди – снаружи, - проворчал Ганзель, - Мы же сидим тут, подобно каким-нибудь канарейкам. Кстати, вполне может быть, что именно для этого мы и потребовались. Сама подумай. Ему не требуется общество и едва ли требуется общение. Он не понимает ценности денег, единственное, что его интересует, это проклятое варенье. Значит, нам остается судьба комнатных птиц. Сидеть в клетке до конца жизни и развлекать хозяина пением.
Греттель задумчиво накрутила на палец очередной локон.
– У меня есть еще одна теория, братец. Но делиться ею с тобой я пока не стану.
– Очень уж нехороша?
– И, что еще хуже, куда более логична. Не буду тебя расстраивать, уж лучше смириться с судьбой канарейки.
– В нашей ситуации – это не самая плохая судьба, сестрица, - пробормотал Ганзель, приваливаясь спиной к ржавым прутьям, - Более того, возможно, миллионы людей позавидуют нам в самом скором времени. Когда Вальтербург превратится в кипящую адскую яму, полную невидимых генетических хищников, которые выпотрошат все сущее и способное дышать. Или ты думаешь, что Карраб Варрава станет содержать коллекцию старого «шарманщика» в образцовом порядке, смахивая пыль с пробирок?..
– Мне так не показалось.
– И совершенно верно. Так что нам, определенно, повезло, в этот раз у нас места в самом дальнем ряду…
– Да? Как жаль, что уже поздно сдавать билеты.
Это был не голос Греттель. Ганзель мгновенно вскочил. Рука, повинуясь слепому рефлексу, устремилась к кинжалу и, конечно, коснулась лишь устья пустых ножен.
– Кто это?
– Ваш сосед. Еще одна канарейка в этой ужасной обители.
Из-за полумрака, царившего в доме сына Карла, Ганзелю казалось, что все прочие клетки пусты. Только теперь он осознал свою ошибку. В нескольких клетках от них с Греттель можно было разглядеть сутулую фигуру. Худощавую, но вполне человеческую, если не считать непропорционально-большой, почти шарообразной, головы.
– Значит, мы здесь не одни! – вырвалось у Ганзеля.
– Совсем немного, и будете.
– Что вы имеете в виду?
– Еще недавно все эти клетки были полны. Многих их обитателей я успел застать.
– Здесь были другие пленники?
– Добрых два десятка. Когда он вылетает на охоту, всегда возвращается с богатой добычей. Вы попались ему уже после того, как сезон охоты закончился.
Ганзель не стал спрашивать, кого собеседник
– Как вас зовут?
Человек пожал плечами.
– Это уже не имеет никакого значения. Через несколько часов мое имя перестанет что либо значить.
– Меня зовут Ганзель, а это…
Человек покачал своей шарообразной головой.
– Нет нужды представляться. Ваши имена потеряют смысл сразу после моего. Впрочем, может у вас будет еще какое-то время. Вы, кажется, квартероны?.. Редкие гости в доме на крыше. Возможно, он будет беречь вас какое-то время. Оставит напоследок. Он на удивление привередлив в еде…
Крохотный плотоядный червячок зашевелился в сердце Ганзеля, пытаясь прогрызть выход наружу.
– Оставит напоследок? – спросил он с нехорошим чувством, - Что вы имеете в виду?
– Все зависит от того, насколько он голоден, - просто пояснил их новый знакомый.
– Так он съел всех своих предыдущих пленников? Мне показалось…
– Ну что вы, сын Карла не ест людей. Он ест только варенье.
В голосе незнакомца Ганзелю послышалась усталый и грустный сарказм.
– Не понимаю.
– Ваше счастье, - кратко отозвался тот.
Ганзель мысленно выругался. Кем бы ни был их сосед, он, кажется, давно сломался, смирившись со своей судьбой. Судьба эта была исполнена самой зловещей недосказанности, и Ганзель вдруг подумал, что участь обычной канарейки, и верно, не так уж и плоха.
«Он ест только варенье».
«Он будет беречь вас какое-то время».
«Оставит напоследок».
Соединяясь воедино, все эти недосказанности обретали зловещий смысл, но все еще слишком смутный.
– Как вы попали сюда? – спросил Ганзель, надеясь вывести незнакомца на беседу.
– Так же, как и вы, смею думать, - отозвался их сосед со вздохом, - Вы знали, что он прекрасно охотится? Выслеживает с воздуха цель, потом бросается вниз и молниеносно ее поднимает. Занимается он этим обыкновенно по ночам. У него прекрасное зрение. И он не промахивается.
– Значит, вы попались ему на улице?
– Нет. Я оказался еще глупее.
Голос незнакомца звучал устало и, вместе с тем, насмешливо. Ганзель отметил, что голос весьма молод и принадлежит явно не старику. Тем необычнее было слышать в этом голосе подавленность, свойственную, скорее, находящемуся на последнем издыхании старцу.
– Как это случилось?
– Мне приходилось читать, что в древности, еще во времена, когда генетические чары служили во благо человеку, распространенной традицией среди людей было оставлять самые вкусные части добычи для лесных хищников – чтоб те, довольствуясь ими, не совались к человеческому убежищу... Он точно так же взимает свою дань. Только ему отдают не самые сладкие куски, а самые неудобные. Вы двое, кажется, тоже имели несчастье оказаться для кого-то неудобными кусками?
– Пожалуй, что так.