Америциевый ключ
Шрифт:
Мушкет сам собой крутанулся в руках. В холодной стали, прежде дремавшей, проснулось что-то, злое и решительное. Голодное. И Ганзель с удовольствием ощутил его прикосновение. Мушкет звал в бой. Как в старые добрые времена, когда почти любую проблему можно было решить коротким движением указательного пальца. А короткий щелчок курка и хлопок пороха на полке подводили черту любому неразрешимому спору. Мушкет немало не состарился за последние годы. Он не единожды бывал в починке, кое-где мелькали царапины и сколы, но он не торопился на полку.
– Где этот деревянный ублюдок?
– Спокойно, братец, - она и его обожгла взглядом, - Ты слышал что-то про таверну «Три трилобита»?
Ганзель перебрал в памяти все известные ему городские таверны, но ничего похожего не припомнил.
– Кажется, мне там бывать не приходилось. Что-то скверное и вонючее, я угадал?
– Вполне. Захудалая таверна на окраине Вальтербурга. И Бруттино, скорее всего, сейчас там.
У Ганзеля мгновенно возникло множество вопросов. Но он знал, что удовлетворять их следует по степени важности.
– Его новые приятели вместе с ним?
– Компанию ему составляют девушка в синем наряде, какой-то уродливый мул, наполовину пёс, и еще один молчаливый господин с жабо на шее.
– Это Перо, - быстро сказал Ганзель. Руки машинально стали поглаживать мушкет, - Остальные, значит, Антропос и Синяя Мальва, сбежавшие «куклы» господина Варравы. Они вместе. Что ж, тем лучше.
– Я пойду за ним! – папаша Арло в волнении стал надевать плащ, - Сынок мой, Бруттино… Сколько же ему довелось вытерпеть… Пойду немедля!
– Стойте, - Ганзель схватил его за костлявое, как у варенной рыбы в похлебке, плечо, и легко заставил остановиться, - Никуда вы не пойдете, папаша.
– Это мой сын!
– Сидите здесь и охраняйте свой проклятый клад!
Старик сел с поникшими плечами. На секунду Ганзелю даже стало его жаль. А может, лишь на полсекунды. Сейчас у него были другие заботы.
– Греттель, откуда ты узнала, что Бруттино со своей шайкой держит штаб именно там?
– Из надежных источников.
– Каких.
– Из самых надежных.
Жуткая мысль едва не заставила его схватиться за голову.
– Но ты ведь… Греттель!
– Последние три дня я не выходила из лаборатории, - она подняла на него глаза с траурной каймой, - Не беспокойся, я не была в этом трактире. Мне нет нужды ходить по городу. Я геноведьма. А это еще что-то значит.
– Тогда как? Как, черт возьми?
– Он меня пригласил.
– Что?..
Возгласа не получилось, лишь изумленный выдох.
– Назначил мне встречу. Сегодняшним же вечером. И назвал адрес.
Ганзель помолчал, стараясь вдыхать воздух размеренно и глубоко. Греттель молчала. Человеческие вопросы были тем, что могло выдернуть ее из геномагических грез, в которых парил ее разум, да и то не всегда. В отсутствии вопросов Греттель и подавно не считала нужным о чем-то говорить.
– Иногда мне кажется, что это у меня деревянная голова, - признался Ганзель, - Как,
– Послала ему сообщение, - невозмутимо произнесла Греттель, восседая на хлипком стуле, - Ты был прав, братец, улицы представляют собой огромные каналы с информацией. Но пользоваться ими могут и геноведьмы.
– У тебя есть знакомые среди мулов, на улицах? – недоверчиво спросил он. Очень уж не вязался облик Греттель со смрадными переулками Вальтербурга, - Да ты же и из дома не выходишь!
– Не среди мулов. Среди геномастеров. Нас не так уж много, и мы поддерживаем связь. Иногда. Сложно объяснить.
– Да уж, - хмыкнул Ганзель, представив себе беседу двух геноведьм за чашкой чая. Наверно, это зрелище не менее захватывающее, чем медленный дрейф пары медуз.
– Бруттино хотел стать настоящим мальчиком, - едва ли Греттель уязвил его смешок, - Об этом говорил Варрава. Бруттино искал геноведьму, которая смогла бы исполнить его желание. Я лишь послала по своим каналам сообщение о том, что готова за это взяться. Дальше он сам нашел меня. Это было на удивление просто, хотя информация и шла несколько дней.
– Но ты же сама говорила, что он не станет тебе доверять и никогда не обратится за помощью! Он знает, что ты хотела его убить! Дважды, если на то пошло!
– Я представилась вымышленным именем, - спокойно произнесла Греттель, глядя на него ясным немигающим взглядом, - Кроме того, у него нет выбора. От него отказались практически все геномастера в городе. Некоторые сразу отказываются от безнадежного дела. Другие напуганы его жестокостью. Он разорвал двух геноведьм до того, как оказался в театре. Поэтому у него не так уж много предложений.
– И твое показалось ему удачным? – иронично осведомился Ганзель.
– Конечно. Ведь я обещала ему генозелье, которое превратит его в живого мальчика.
Папаша Арло издал изумленный вскрик, мгновенно оказавшись на ногах.
– Вы… Вы и правда можете это сделать, госпожа Греттель? Можете исполнить его мечту? Я знал, что вы величайшая геноведьма в Гунналанде, но не предполагал…
– Успокойтесь, - Ганзелю захотелось силой усадить его на прежнее место, - Это невозможно. Просто обманный трюк. Ни одна сила на свете не может превратить дерево в человека. Верно, Греттель?
Реакция Греттель на этот вопрос ему не понравилась. Слишком уж долго длилась пауза. И пауза эта была какой-то неуютной, он сам не мог предположить, отчего. Греттель не умела лгать, это он знал совершенно точно. Умение лгать требует слишком глубокого вовлечения в человеческие чувства, ложь – это то, что должно быть естественным и живым, ее невозможно синтезировать. Поэтому геноведьмы обычно не умеют лгать. Могут не рассказывать всей правды, но и только.
Греттель молчала слишком долго для вопроса, который предполагал короткий ответ. О чем она сейчас думала? Этого Ганзель не знал. И полагал, что никогда не узнает.