Америциевый ключ
Шрифт:
– Или головастики… - пробормотал Ганзель себе под нос.
– Что?
Ганзель ощутил себя немного увереннее. Не настолько, чтоб спустить курок, но достаточно, чтоб выдержать тяжелый янтарный взгляд.
– Неважно. А о себе ты подумал, деревянный мальчик? Или думаешь, что уцелеешь в этом гено-водовороте?
– Общество геноведьмы, кажется, мало что тебе дало, - в скрипучем голосе Бруттино прорезались покровительственные нотки, - Во мне нет человеческих генов, забыл? Я растительная форма жизни. Жидкость из этих пробирок для тебя смертельный яд, но
– И что дальше? Станешь королем полуразумных грибов? К этому ты идешь, Бруттино?
Синяя Мальва ходила по лаборатории, делая вид, что не замечает его. Разгуливала меж пыльных лабораторных агрегатов, с любопытством рассматривая их и изредка трогая изящным пальчиком, затянутым в небесно-голубой шелк. Ее движения были мягки и грациозны, как у порхающей над свежим цветочным полем бабочки. Но при мысли о том, что она вдруг окажется возле него, Ганзель испытывал одновременно и пьянящий восторг и смертный ужас.
Бруттино не обращал на нее ни малейшего внимания. И уж подавно никак не реагировал на разговор господин Перо, замерший на своем месте.
– С точки зрения геномагии, грибы мне более близкие родственники, чем люди. Думаю, я найду с ними общий язык. По крайней мере, они точно не смогут смотреть на меня свысока, свято полагая себя вершиной генетической эволюции.
Ганзель облизнул губы, которые, оказывается, давно пересохли, но он только сейчас это заметил.
– Так вот, что это такое, - выдавил он, - Теперь я понял. Я думал, это месть высокоразвитого и сложного существа. А это всего лишь обида капризного и злого ребенка.
У Бруттино не было мимических мышц, а лицо его своей выразительностью могло поспорить с деревянным чурбаном, но Ганзель каким-то образом почувствовал его напряжение.
– Что ты знаешь о мести, ты, сытый квартерон? Даже несмотря на свои зубы, ты чертовски человекообразен. Счастливый обладатель почти человеческого фенотипа, редкость для Гунналанда. У тебя две руки и две ноги, у тебя хорошая мягкая кожа… Тебя когда-нибудь называли поленом? Тебя пытались смеху ради распилить пилой? Может, соседские дети, заливаясь смехом, тащили тебя на костер?..
– Всего лишь смертельная обида, - повторил Ганзель в голос, - Ты ведь всегда хотел быть человеком. Хотел стать настоящим мальчиком, верно? Именно потому, что презирал свою истинную природу и понимал, насколько чужд всему окружающему. Поэтому ты искал геноведьму, надеясь на чудо, которое превратит дерево в живую человеческую плоть. Но это невозможно. Дереву не стать человеком, таковы безжалостные законы геномагии. И тогда ты решил отомстить тому, сходства с кем так и не смог добиться. Решил отомстить человечеству.
Бруттино поднялся на ноги, его суставы негромко хрустнули. Как и прежде, он выглядел немного грузным, но не тяжелым. Крупным, но не массивным. Но даже в этом коротком движении сквозило столько силы, что палец Ганзеля едва прежде времени не спустил курок.
– Впечатляющая прозорливость для человека, который уже дважды угодил в ловушку. Мальва!
– Да, Брутти?
Синеволосая красавица встрепенулась.
Ганзель ощутил, что у него мало времени. Возможно, что времени и вовсе нет.
– Слушай, Бруттино… Моя сестра не лгала, когда говорила, что это зелье можно создать. Зелье, способное превратить тебя в живого мальчика… Это долгий и сложный процесс, но…
Презрительный смех Бруттино прошелся по нервам Ганзеля, как тупая ржавая пила по древесной ветке.
– Прекрати. Этот прием выглядел наивно и в прошлый раз, глупо уповать на него в такую минуту, Ганзель. Я сделал вид, будто поверил, только лишь для того, чтоб выманить вас из каморки Арло. Но использовать ту же ложь вторично… Мне кажется, ты совсем меня не уважаешь, Ганзель.
– Это не ложь. Я не знаю деталей, но…
Перебить деревянного человека оказалось невозможно. Его скрипучий голос мгновенно набрал силу и звучность, заскрежетал:
– Я давно убедился в том, что ни одна геноведьма не в силах создать что-то подобное. Это было всего лишь… мечтой, слабостью. Когда я был юн, я мог позволить себе хвататься за то, что мерещилось мне спасительной соломинкой. Тогда я еще верил в сказочные истории о том, как какое-нибудь чудовище превращается в человека. Но это все была ложь, точно такая же, как и в прочих ваших сказках. Завтра в полдень сказка кончится. И начнется новая, которую напишу я сам. Сказка про то, как люди превращаются в бородавчатых тварей, страшную пародию на самих себя, в кисель, в тлен, в микроскопические организмы. Может, это будет не очень красивая сказка, но одного у нее не отнять – она будет правдива.
– Моя сестра – самая могущественная геноведьма в Гунналанде!
– Охотно верю. Именно поэтому я навещу ее этим же вечером. Мне кажется, у нас с ней получится хороший разговор, - улыбку на деревянном лице Бруттино можно было назвать мечтательной, - Мальва, думаю, тебе интересно будет в нем поучаствовать. Ведь Греттель была очень плохой девочкой. А ты любишь учить манерам плохих девочек.
Синяя Мальва улыбнулась и провела пальчиком по своим розовым, изящно очерченным, губам. Очень мягким, если судить по внешнему виду.
– И плохих мальчиков, и плохих девочек, милый. Но мальчиков интереснее.
Ганзель прицелился точно меж тускло горящих янтарных глаз на деревянном лице.
– А вот об этом и не думай, проклятая кукла. Иначе я быстро пущу тебя на стружку.
Синяя Мальва погрозила ему пальцем, отпустив еще одну лукавую и обворожительную улыбку, одновременно и мягкую и бритвенно-острую:
– Ай-яй-яй, Ганзель. Совершенно недопустимо говорить подобные слова. Это очень грубо. Очень гадко. Если ты будешь вести себя невежливо, мне придется тебя наказать. А я умею это делать. Лучше, чем ты можешь себе представить.