Америциевый ключ
Шрифт:
Но Ганзеля интересовал не господин Перо и не Синяя Мальва. А тот, кто непринужденно расположился за ними.
Тусклые желтые глаза Бруттино смотрели на него из темноты. Не глаза, а кусочки застывшего янтаря, холодного и твердого, несмотря на свое солнечное свечение. Деревянный мальчишка спокойно созерцал Ганзеля, подперев рукой подбородок – очень человеческая поза. Но человеком он не был. Дерево. Хищное, смертоносное, злое дерево, как деревья из Железного леса, полные коварных ловушек и яда. Спокойное, хитрое, уверенное в себе дерево, которое научилось у людей всему необходимому.
– Вы пришли одни, господин Ганзель? – с искренней теплотой спросила Синяя Мальва, - Я просила Антропоса проводить вас, но, видимо, он совсем забыл про мое поручение. Как и все мальчишки, он совершенно безответственный! Я обязательно накажу его, когда он вернется.
– Не думаю, что он вернется, - негромко сказал Ганзель, раздвигая для устойчивости ноги – на тот случай, если придется стрелять из трех стволов сразу, - Разве что если вы захотите набить из него чучело. Впрочем, я бы не стал этого делать. По-моему, от него будет ощутимо попахивать…
Огромные синие глаза Мальвы широко распахнулись.
– О нет! Вы же не хотите сказать, что обидели бедного Антропоса? Неужели вы способны на такое, сударь Ганзель? Я-то думала, вы воспитанный юноша! Неужели у вас нет сердца? Как вам не стыдно! Вы, оказывается, обладаете дурным и злым характером!
Синяя Мальва была обворожительна даже в гневе. И Ганзель, взглянув на нее, обнаружил, как тяжело вновь вернуть взгляд к Бруттино. То самое силовое поле, что окружало девушку, обладало, казалось, способностью примораживать к себе взгляд. Она была слишком прекрасна и невинна для убийцы. Она выглядела цветком, который кто-то, то ли по ошибке, то ли из злого умысла, воткнул в букет с уродливыми выродившимися соцветиями. Но даже в их окружении она оставалась прекрасной – юный и свежий цветок, разливающий вокруг себя удивительно тонкий, но явственный аромат. Который, казалось, будет ощутим даже посреди поле боя, заваленного разлагающимися телами.
Ганзель отчего-то не мог перестать смотреть на Синюю Мальву. Она и прежде, во времена их короткой предыдущей встречи, казалась ему крайне привлекательной и эффектной, несмотря на свое пристрастие к странным, нарочито детским, нарядам и лентам. Но сейчас ее бездонные синие глаза сделались невероятно притягательны. Их хотелось рассмотреть. И Ганзель непременно это сделал бы, если бы не приходилось держать на прицеле Бруттино и Перо.
Синяя Мальва вдруг соскочила со стола, на котором сидела. Так легко и изящно, что в воздух не поднялось ни единой пылинки. Она сделала шаг по направлению к Ганзелю. Затем еще один, ноги в туфлях с большими бантами беззвучно ступали по грязному полу. Ганзель готов был спустить курок, стоило лишь кому-то из этой троицы пошевелиться, но в этот момент палец отчего-то прирос к спусковому крючку, потеряв чувствительность.
Он представил, как мушкет выбрасывает из себя грязно-серый пороховой язык, как крошечная фигура в воздушном платье превращается в ворох смятых и тлеющих лент, как огромные синие глаза закатываются, делаясь быстро высыхающими и теряющими прозрачность сферами, в которых не осталось уже ни
– Стой на месте, - процедил Ганзель сквозь зубы, ощущая, до чего неудобно становится удерживать привычный мушкет. Ложе налилось тяжестью, стволы клонило к земле, прицел вдруг безобразно начал прыгать – так, что не попасть в силуэт и с трех шагов…
Синяя Мальва улыбнулась, глядя ему в глаза. И Ганзель ощутил, как все его естество устремилось навстречу этому взгляду, а тело вдруг скрутило в спазме страсти, горячем и липком, как тяжелый приступ лихорадки. Она была прекрасна. Он ощутил ее запах – необычайно тонкий, необычайно мягкий – и ощутил, что теряет дыхание. Она была не просто прекрасна, она была притягательна, как глубокое синее озеро, полное холодной свежей воды, посреди пустыни. Озеро, не имеющее дна. В воду которого достаточно лишь раз окунуться, чтобы отринуть все прочие мысли, суетные, глупые, злые…
– Не подходи.
«Да меня же трясет, - осознал он, на миг вернув ясность сознания, но не в силах отвести взгляда от приближающейся девушки, - Святой Вавилов, я точно мальчишка, впервые увидевший юбку… Почему я раньше не замечал, до чего она удивительна?»
Синяя Мальва смотрела на него, улыбаясь уголком губ. Губы у нее были тонкие, но удивительно красиво очерченные. Даже на вид они казались необычайно мягкими, податливыми, и тоже приятно прохладными. Когда эти губы размыкались, чтоб обронить слово, Ганзель смотрел на них, как завороженный.
– В чем дело, сударь Ганзель? – осведомилась Синяя Мальва с подобием насмешливой укоризны, - Отчего это вы так застыли? Плохо себя чувствуете? Мне кажется, урок вежливости пойдет вам на пользу!
Ее туфельки оставляли за собой симметричные аккуратные отпечатки. Только с трудом переведя на них взгляд, Ганзель ощутил, что овладевший им морок, сделавший тело ватным и непослушным, на миг отступил.
– Эй, Бруттино! Лучше убери свою куклу! Иначе тебе может не хватить пустых пробирок, чтобы собрать ее мозги!
Синяя Мальва надула губы, словно обиженная девочка. Несмотря на то, что обида ее казалась по-детски искренней и даже недоумевающей, аура сексуальности, захватившая в свое магнитное поле и Ганзеля, от этого не ослабела. Напротив, сделалась еще сильнее. Настолько, что зубы Ганзеля заскрипели сами собой. Это было противоестественно, это было странно, но он ничего не мог с собой сделать – его сердце делалось мягким, как тающий медовый леденец при одном лишь взгляде на девушку в кружевном.
– Мальва, стой.
Скрипучий голос был тих, едва расслышать, но Синяя Мальва мгновенно остановилась.
– В чем дело, Брутти? Разве ты не хочешь, чтоб я поучила господина Ганзеля хорошим манерам?
Деревянная кукла медленно кивнула.
– Поучишь. Чуть позже. Кажется, он хочет что-то спросить.
– Но ты отдаешь его мне? – ее тон стал просительным, - Ты обещал!
– Отдам. Уже скоро. Что ты хочешь спросить, Ганзель?
Ганзелю пришлось сосредоточиться, чтобы вспомнить, как он здесь оказался и кто напротив него. И приложить излишне много сил, чтобы задать простой и, в сущности, совершенно бесполезный вопрос: