Америциевый ключ
Шрифт:
Чтобы отвлечься от этой мысли, он бросил взгляд на хронометр – семь минут до полудня – но мысль вернулась назад с настойчивостью голодной мухи.
«Она позволила тебе мучиться от жажды в доме на крыше. Она позволила Антропосу почти задушить тебя. Все это ради того, чтоб сберечь собственную жизнь. Стать еще на шаг ближе к цели. Предельно рационально, что сказать. Что, если в ее прозрачных холодных глазах ты сам – просто инструмент? Удобный, привычный, даже ценный. Но все-таки – инструмент. Который рано или поздно придется бросить
– Греттель.
– Ммм.
– Греттель.
– Что?
– Почему мы остались в Вальтербурге?
Вопрос был неожиданным и неуместным, но ее бесцветные глаза взглянули на него совершенно без удивления.
– Потому что мы с тобой так решили, братец.
– Перестань. Мы оба знаем, что так решила ты. Мое желание не играло никакой роли. Это ты хотела здесь остаться. Я лишь согласился.
– Разве тебе не надо следить за полем?
– Еще шесть минут, и никого нет. Видимо, Бруттино пунктуален. Так почему?
Она погладила пальцем узкий бледный лоб. У любого человека этот жест выражал бы задумчивость. Но Греттель не использовала жестов – ей они были не нужны. Скорее всего, это было расчетливое механическое движение, призванное показать, будто она задумалась. И выглядело это даже естественно. Все-таки она научилась многому за эти годы. Прекрасная мимикрия.
– Вальтербург не хуже других городов. Здесь мало геноведьм и много работы.
– Тебя никогда не интересовали деньги.
– У меня есть исследования.
– Ты могла бы заниматься ими где угодно. Оборудовать лабораторию где-нибудь в Пацифиде и точно так же смотреть в окуляры. Или вообще поселиться где-нибудь в пустыне или дремучем лесу. Геноведьмы любят уединение, разве нет?
Две белые брови, дрогнув, сблизились на миллиметр – Греттель нахмурилась.
– Тебе обязательно нужна причина, отчего именно Вальтербург?
– Да.
– Именно сейчас?
– Да.
– Я уже привела их. Но они тебе не подходят. Раз так, придумай свою.
– Уже придумал.
Он взглянул на хронометр. Все еще шесть минут.
– И какая же она?
– Мне кажется, ты нарочно выбрала Вальтербург. Старый город, заселенный неисчислимым множеством генетически-увечных мулов. Средоточие боли и уродства.
– Глупо упрекать геноведьму в садизме. Я не испытываю удовольствия от чужих мучений.
– Я знаю, ты к ним безразлична. Но я говорил не о садизме. Мне кажется, этот город - твой… личный тест. Твой инструмент, с помощью которого ты исследуешь саму себя.
– И что я ищу?
– Не знаю. Себя? Свою человечность?
Греттель немного наклонила голову, словно оценивая его слова на слух, как музыку.
– Интересно, - признала она, - Поясни.
– Возможно, ты давно запуталась в себе. Потеряла водораздел между человеком,
– Не понимаю твоих метафор, братец. Но изящно. Только причем здесь город?
– Ты специально поселилась среди генетически-изувеченных мулов. Чтоб видеть их каждый день. Чтобы что-то постоянно напоминало тебе о том, что клетки, которые ты изучаешь под микроскопом, живут не сами по себе. Они – чья-то боль, чье-то тело, чей-то разум. Ты хочешь понять, отзывается ли в тебе на это твоя человеческая часть. Стимулируешь ее, как стимулируют омертвевшую мышцу разрядами тока.
– Ну и как, по-твоему? Мне удалось чего-то добиться?
– Я не знаю, - честно сказал Ганзель, - Твое исследование длится уже семь лет. Но его результаты известны только тебе. И иногда мне даже кажется, что лучше пусть так и будет.
Греттель улыбнулась. Впервые за всю свою жизнь – без причины. Ганзель ожидал, что она что-то скажет, но геноведьма ничего не сказала. Стала смотреть в поле, дыша в сложенные ладони.
Ганзель рефлекторно бросил взгляд на хронометр – четыре минуты.
Стрелка почти успела отсчитать еще одну, когда Греттель нарушила установившееся молчание.
– Вопрос за вопрос, братец.
– Давай, - он пожал плечами, - Отчего бы нет?
– Почему ты так боишься принять мою помощь?
– Глупый вопрос, - пробормотал он, с удивлением обнаружив, что этот неожиданный вопрос сумел зацепить его.
– Мою помощь как геноведьмы. Ты ведь знаешь, что твое тело несовершенно. Оно изнашивается, становится слабее и ненадежнее. Ты чувствуешь это. Но не принимаешь моей помощи. А ведь я предлагала ее тебе бессчетное количество раз. Я могу обновить старые клетки твоего тела. Сделать кости прочнее, мышцы сильнее, кровь – горячее. Я могу сделать так, чтоб ты снова ощущал себя двадцатилетним. Но ты всегда отказываешься. Почему?
Он передернул плечами – проклятая влага пробиралась даже под плащ. А может, это еще отчего-то его пронизало сыростью по спине.
– Ты же знаешь, я терпеть не могу все эти магические штучки. Не хочу, чтоб кто-то лез внутрь моего тела и что-то там подкручивал и подпиливал.
– Но ты шел к цирюльнику, когда нужно было вырвать зуб.
– Это другое. Поверхностное. Мне тошно при мысли о том, что кто-то будет копошиться руками в моем фенотипе. Даже если это будешь ты. Малейшая ошибка и… Не хочу очнуться с ушами летучей мыши или двухсотметровым кишечником.