Америка глазами русского ковбоя
Шрифт:
Было множество способов его потребления. Наиболее популярным – размачивать в кофе или крошить в суп. Гурманы после размачивания поджаривали его в сале, посыпая сахаром – вкус напоминал пирожное».
Запасы рациона времен гражданской войны 1861–1865 годов использовались в гарнизонах до конца XIX века. Английский кавалерист Вильямсон писал о качестве солдатского рациона 1890 года: «…часть рациона сухарей была в упаковке 1863 года… сухари были зеленые от плесени, но мы ее отмыли, и они оказались вполне съедобными». Я до сих пор храню этот сухарь на черный день.
Через несколько дней
Через пару дней эти энтузиасты, изучавшие историю США времен освоения Запада охотниками-трапперами, приехали на трех машинах с притороченными на крышах каноэ, в одежде и при оружии начала прошлого века.
Билл Клезингер, пузатый и круглолицый, был одет в кожаные штаны с гульфиком и замшевую куртку, на шее ожерелье из бус и волчьих клыков. В обыденной жизни он владеет фирмой по установке солнечных генераторов. Вооружен кремневым ружьем и кремневым же пистолетом, копиями моделей оружия 1820–1830 годов, которыми пользовались охотники за пушниной в Канаде и США.
Кен Журавский – высокий и мускулистый, с безграничным чувством юмора. В Луисвилле владеет электронной фирмой. Одет и обут в кожу, вооружен до зубов. Они условились на время этой экспедиции никаких сотовых телефонов или другой электроники не использовать, даже часов с собой не взяли.
Патрик Сарена – писатель и журналист, любитель полетов на воздушных шарах и охоты в горах Колорадо. Пишет книгу об истории переселенцев, двигавшихся на запад по Калифорнийской тропе во время золотой лихорадки прошлого века.
Одухотворенный и задумчивый «о смысле жизни» Дональд Киз недавно перешел из протестантов в квакеры. Но пока не бросил курение, правда, вместо сигарет сосет глиняную трубку и чистит шомполом свой мушкет.
Дональд Дайкс был государственным чиновником, но уже несколько лет как на пенсии и только недавно осознал, что всю жизнь делал не то, что хотел. В моем дневнике он записал, что завидует мне потому, что иду своим путем.
Мужики выдали мне льняную рубашку в горошек, пошитую в стиле прошлого века, и на следующий день я присоединился к их экспедиции, целью которой было стартовать на трех каноэ от Регистрационной скалы и по реке Норд-Плат сплавиться до форта Ларами.
Приехав к Регистрационной скале, мы прочли в путеводителе, что название свое скала получила в те времена, когда по дороге в Орегон пионеры останавливались здесь на отдых и заодно «регистрировались», вырезая имена в мягком песчанике. Сейчас скала внесена в список достопримечательностей штата Вайоминг и охраняется государством. Так что глупость и суетное тщеславие предков получили у современников официальное признание.
К позорному списку присоединились и мои инициалы – A. S., которые вырезал перочинным ножом в скале Билл Клезингер. Свое-то имя он постеснялся вырезать. Да я ему прощаю – это не первая и не последняя глупость, оставляемая мною позади.
Спустили каноэ, разобрали весла – в путь! Будучи в компании Билла, Кена и Дона, я надеялся, что у них больше опыта сплава на такой утлой посудине. Сам-то я привык к плоскодонкам и плотам.
Шириной метров 50 и глубиной в человеческий рост, река Норд-Плат здесь, в Вайоминге, значительно быстрее, чем на равнинах Небраски. При виде наших кремневых ружей всполошенно взлетают утки, но олени безбоязненно пасутся на лугах. Водяная змея упорно стремится к противоположному берегу, надеясь на лучшую жизнь там. Убивать мы ее не собирались: хотя из наших кремневых ружей и пистолетов можно стрелять, но охотничий сезон будет только в ноябре.
На перекате каноэ ныряет в водоворот и зачерпывает литров 50 воды. Припасы пеммикана, сушеных абрикосов и сухарей слипаются в комок, единственная карта размокает и расползается по сгибам. Воду нам вычерпывать нечем, приходится приставать к берегу и выливать ее через борт. Похоже, мои напарники не лучше меня подготовлены к подобным сплавам.
Течение проносит нас мимо ферм с колючей проволокой вдоль берега, на который мы имеем юридическое право высадиться, но метрах в пяти от берега уже частная собственность и туда лучше без разрешения не соваться.
Где-то после железнодорожного моста должно быть устье реки Ларами, но, кроме болотины, ничего не находим. Проскакиваем еще пару километров, пока не осознаем, что промахнулись. Вылезаем на берег и через колючую проволоку вытаскиваем лодку на проселочную дорогу. Игра в историю становится очень уж взаправдашней: продукты испортились, карта порвалась, оружие не стреляет, а вокруг не видать ни белолицых мирных переселенцев, ни краснокожих воинов-ирокезов.
Слава богу, что в километре от места высадки оказалась ферма, хозяин которой и привез нас к себе на тракторе с прицепом. Наверное, и у трапперов прошлого века не все гладко шло. Относительно благополучное возвращение домой мы отметили пивом и домашним вином, а костер разожгли с помощью кресала.
Мой партнер по каноэ Кен Журавский записал в журнале: «Когда еще раз соберешься сплавляться по Плату и потеряешься – зови нас». А Билл Клезингер прокомментировал наш сплав чуть длиннее: «Надеюсь, ты встретишь на пути массу интересного. Когда еще раз будешь плыть по Плату, надеюсь, найдешь вход в речку Ларами. Держи глаза по горизонту, а порох сухим».
У этих мужиков, как дети игравших в героев прочитанных ими книг об индейцах, трапперах и ковбоях, было неиссякаемое чувство юмора. Так, я обратил внимание, что здесь на крышах уличных сортиров были установлены солнечные панели для выработки электричества. Вот и спросил у специалиста по их установке Билла, к чему бы они? Он расхохотался и предположил, что панели вырабатывают электричество для сигнализации о взломе сортиров.
Я возвращаюсь к себе в лагерь и слышу, как в сумерках звучит сигнал трубы «к отбою» гарнизону, который уже более ста лет как успокоился в могилах. Парковый служащий Трэвис Пулсон опускает с флагштока флаг США – так было раньше, так есть и будет. Подумалось мне, что наше прошлое и будущее – это страны, населенные чужеземцами, и границы их окружены стенами, через которые нам никогда не проникнуть. Все мы на этой земле живем в одной стране – настоящего, окруженные беззащитным прошлым и беспощадным будущим.