Америка глазами заблудшего туриста
Шрифт:
Между рейсами, проживая с мамой, он подвергался её нападкам по поводу его, якобы, позорного поведения.
Так ему постоянно приходилось скрывать свою мудрую восточную суть: на судне от помполита, а дома — от родной матери. И все, кому не лень, издевались над ним. Жилось ему похуже, чем еврею какому-нибудь.
С возникновением суверенной державы Украины, Черноморское пароходство, в котором, он работал, было быстро разворовано и распродано новоявленными лидерами национального «відродження» под руководством Кравчука. А такие, как Вова, остались без работы.
История вырисовывалась достаточно грустная. И Олегу, и самому Вовочке, она показалась вполне реалистичной и убедительной. Однако, складывалось впечатление, что в настоящее время, всерьёз принимаются и удовлетворяются лишь жалобы от везде и всеми преследуемых евреев. А посему — легенда об украинском сексуально дезориентированном китайце, остро нуждающемся в политическом убежище, может показаться американским чиновникам недостаточно убедительным основанием. Всё может закончиться вежливым формальным отказом и советом продолжать это в условиях новой, демократичной Украины.
Посовещавшись на месте, мы учли, что сексуальному меньшинству пока лишь сочувствуют; а вот Евреям — Весь Мир Должен! И мы решили, представить Вову, как еврея-меньшевика (сексуального). Он сам настоял, чтобы в его истории сохранили хоть какую-то долю правды. Пожелания клиента принялось во внимание; на этой версии и остановились.
Печатать историю было не на чем, поэтому всё заполнялось от руки. Биографию Вовочки представили с раннего детства. Я поведал миграционной службе и о коляске без дна, и о деревянных игрушках. И о том, как тяжёлое детство в условиях послевоенной Украины впоследствии отразилось на сексуальном формировании Вовы-подростка… О нападках со стороны непонимающих родственников, карьериста помполита и прочих формах общественной травли.
Наконец, оказавшись на тёплых островах Флориды, наш сексуально дезориентированный еврей-горемыка обрёл душевный покой, тепло и безопасность, и просит разрешения остаться здесь на всю оставшуюся жизнь.
В процессе написания биографии Вова представлял мне отдельные факты из своего жизненного пути, и я использовал их.
Однажды остригая его головушку, я обнаружил у него на затылке старый шрам. На мой вопрос, где он схлопотал ранение? Вова заявил, что, якобы, в детстве, в дворовых играх я же и повредил его…
Я советовал ему, в случае рассмотрения заявления в суде, обязательно обратить внимание чиновников на травму головы, как на последствие жестоких преследований.
Сразу же после стрижки клиента я отметил в его истории дополнительные факты преследований. В частности, от его имени было сказано: «возвращаясь поздно вечером из Одессы, куда я каждую пятницу ездил для посещения синагоги, на меня нападали местные антисемиты и избивали, для профилактики. Однажды они причинили мне черепно-мозговую травму, последствия которой проявляются и в настоящее время…»
Кстати, если верить Вове, то когда он, мною остриженный, появился в ресторане Ribs, управляющий категорически запретил ему выходить в зал, где его могли увидеть посетители. Ну, не знаю. Мне его новая прическа нравилась. Возможно, это и послужило основной причиной досрочного расторжения с ним трудовых отношений. Так полагал сам Вова.
Кроме заполнения всех анкет, Вове пришлось сфотографироваться; мы свозили беженца в полицейский участок, где с пальцев его рук сняли отпечатки и заверили таковые. Теперь Вовочкины очумелые ручки отметились и в полицейском участке острова Флориды.
Это досье, с фотографиями, отпечатками и копией паспорта мы упаковали и отправили почтой в миграционный центр, куда-то в Техас.
Не дожидаясь ответа, приступили к поискам работы для Вовы. Переговорили ещё с одной польской пани, недавно начавшей своё дело на юге Флориды. Её услуги ничем не отличались от тех, что оказывала пани Анна. Но пани Грижина была посговорчивей, и не так претенциозна. Через пару дней она связалась с нами и предложила Вове работу в пансионате Caloosa Cаve.
Насколько нам было известно, ещё недавно с этим пансионатом сотрудничала Анна; она направляла туда своих польских кадров. Но это обстоятельство не имело никакого значения для Вовы.
Договорились, что завтра же его отвезут туда и на месте всё покажут. Речь шла об уборке гостиничных номеров.
В этом пансионате, по-прежнему, работал бывший сотрудник Олега, польский дебошир, изгнанный из Холидэй Айл. С его слов, новое место оказалось получше, и он не жаловался по поводу случившегося. Особенно, он хвастал домом, который ему предоставили для проживания на время работы в этом пансионате. Меблированный дом принадлежал хозяевам пансионата, и его предоставили за очень умеренную рентную плату, работающим у них поляку и его жене. А те договорились о проживании с ними, как родственника, ещё одного молодого поляка из бригады Олега. Таким образом, они решили жилищный вопрос достаточно комфортно и дёшево.
На территории Caloosa Cаve размещались два теннисных корта с обычным покрытием и освещением. Оказалось, что наши польские коллеги по вечерам гоняют там мячи с помощью ракеток, и называют эту игру теннисом. Они и нас приглашали в гости, поиграть с ними в мячик.
Место нравилось мне. Собственниками гостиничного хозяйства был какой-то супер старый и богатый дед и его сынок пенсионного возраста. Остальные несколько человек были наёмными работниками.
По утрам Вову подбирали в условленном месте у дороги и увозили на работу, а вечером доставляли обратно. Иногда по вечерам мы заезжали в этот пансионат в гости к полякам и устраивали русско-польские теннисные турниры, которые затягивались до поздней ночи. Поляки, особенно, старший, невзирая на свои неуклюжие навыки теннисистов-любителей, очень ревностно переживали хронические поражения. В отместку, он постоянно напоминали нам о том, что Украина когда-то была польской территорией. Мы не возражали; продолжали обыгрывать их, отмечали, как они, ещё недавно, все учили русский язык в школе.
По окончанию ночных состязаний, они всегда, довольные и уставшие, признавали, что им было интересно играть с нами, и приглашали приезжать чаще.
Мое пользование нашим совместным автомобилем носило пассажирский характер. В отличие от Олега, у меня не было ни водительской лицензии, ни интереса к вождению. Иногда, возвращаясь поздно домой из Caloosa Cаve, я усаживался за руль и под руководством рядом сидящего земляка вёл машину по ночной дороге. Олег советовал мне сдать экзамены и получить лицензию, что может пригодиться, хотя бы, как документ.