Америка и американцы
Шрифт:
Безусловно, это очень удачная идея. Но она может вызвать массу недоразумений и в признаваемых законом художественных кругах. Предположим, что выставка абстрактного искусства в Ныо–Иорке ожидает прибытия картин из Гондураса. Приняты такие же строгие меры безопасности. Владелец выставки не знает даже имени художника. Известно лишь, что он является новым модернистом, работающим не кистью, а с помощью различных материалов.
Представим себе, что неизвестный груз для выставки упакован в ящики из-под бананов. Однако случилось так, что ящики были перепутаны в порту и попали во фруктовый магазин «Эй энд Пи», тогда
Когда ящики прибыли на выставку, их немедленно распаковали. Устроитель выставки бросил беглый взгляд на бананы, пожал плечами и приказал развешивать связки. На следующий день состоялось открытие выставки. Посетители приходили в восторг.
Художественный критик из журнала «Сплэш» [40] писал в своей рецензии: «Наконец-то кто-то выступил с новым смелым замыслом. Испольруя не что иное, как бананы, художник, который работает под именем Юнайтед Фрут [41] , создал такую форму искусства, которая посрамила все школы неоабстракционизма. 'Его творчество полно чувства и настроения, теплоты и глубины, возвышенности, широкого размаха и красок. Великолепный желтый цвет смешан с трепетным коричневым. Мистер Фрут создал свои произведения с помощью формы, которую никто до него не использовал. Бананы висят в пространстве, заслоняя один другой, по все же абсолютно свободно, касаясь и в то же время не затрагивая друг друга. Они выглядят почти так же, как если бы росли на дереве».
40
Сплэш — по–английски «лужа грязи».
41
«Юнайтед фрут» — гигантский американский концерн, выращивающий тропические фрукты на плантациях в Латинской Америке и торгующий ими в Соединенных Штатах.
Еще до того, как была напечатана эта рецензия, каждая связка была продана коллекционерам абстрактного искусства по неслыханным ценам. Владельца выставки била нервная дрожь. Он телеграфировал агенту в Гондурасе, чтобы тот закупил все работы художника.
Тем временем хозяин фирмы «Эй знд Пи» обнаружил, что вместо бананов ему попала «связка» картин.
— Возможно, они были посланы нам в виде обмена ярлыками, — сказал он своему приказчику. — Повесь их и посмотри, не заинтересуется ли ими кто-нибудь из покупателей.
— Сколько спрашивать за них? — спросил приказчик.
Хозяин несколько мгновений изучающе смотрел на картины:
— Я бы сказал, что цепа им — один доллар.
Приказчик развесил картины, но никто не захотел тратить деньги на абстрактное искусство. Неделю спустя приказчик доложил хозяину:
— Никому эти картины не нужны. Остается лишь выбросить их.
— О’кей, — сказал хозяин, — выбрось их. Впрочем, погоди минутку. Мы только что получили бананы. Используй обратную сторону картин для того, чтобы написать объявление.
Приказчик нацарапал каракулями на обратной стороне картины: «Получены свежие бананы». Вскоре они были проданы.
Хозяин был чрезвычайно доволен и сказал приказчику:
— Это лучшее объявление, которое
ВЕНЕЦИЯ ПО ХЕМИНГУЭЮ
Каждый приезжающий в Венецию подпадает под влияние по крайней мере одного из великих писателей, писавших об этом городе. Хемингуэй, вероятно, влиял на меня больше, чем кто-либо, и думаю, что без «За рекой, в тени деревьев» я не мог бы наслаждаться пребыванием там.
Взять хотя бы тот вечер, когда мы с женой обедали в гостинице «Гритти–палас». Это был хороший, вполне импозантный обед, обед с омаром, который был внушителен. Когда он прибыл, то выглядел темно–зеленым, очень недружелюбным и стоил дневного заработка, а когда его сварили, стал красным, и я отдал бы за него пять костюмов.
Я посмотрел через стол на жену. Она была хороша. Почти так же хороша, как омар. «Она выглядит восхитительно, как гондола!» — подумал я и сжал ее руку.
— Я люблю тебя и счастлив, что ты такая! — сказал я. — Дочка, не поехать ли нам после обеда покататься на гондоле?
— Это что еще за «дочка»? И перестань держать меня так крепко за руку—-я не могу есть омара.
— Моя бедная дочка, моя маленькая дочка, моя единственная дочка, — сказал я. — Кто тебя любит?
— Если ты назовешь меня дочкой еще раз, я стукну тебя этой бутылкой. И откуда эта затея с гондолой? Ведь ты же говорил, что проведешь вечер с Джиной Лоллобриджидой?
— Луна — моя мать и мой отец, — сказал я ей. — Омар насыщен луной. Когда он черный, его не стоит есть, деточка.
— Я говорила не про омара, а про Лоллобриджиду.
— Что ж, дочка. Ты должна попробовать понять меня. Когда убьешь так много врагов, можно позволить себе быть снисходительнее.
— А сколько ты убил?
— Сто восемьдесят верных. Не считая сомнительных.
— И совесть тебя не мучает?
— Никогда!
— А меня мучает и будь поэтому осторожнее в выражениях.
— Ну–ну, дочка, не думай о Лоллобриджиде. Мы найдем гондолу, и ты будешь ты, я буду я, а гондольер будет гондольером.
— Я предупреждала тебя относительно «дочки».
Мы вышли и нашли гондолу. Она была длинная и чудесная, смелая и правильная, наша гондола. Думаю, что только туристы и влюбленные нанимают гондолы в Венеции. Туристы и влюбленные и люди, которые могут позволить себе это.
— Почему бы нам не нанять моторную лодку? — спросила жена. — Ведь гондола движется ужасно медленно.
— Потому, что ты моя жена, и мы одиноки, и это Венеция, и я хочу обнять тебя покрепче и чтоб ты крепко обняла меня. И к тому же это дешевле, чем нанять моторную лодку…
— От канала неприятно пахнет, — сказала она.
— Так же, как от войны, как от омаров, чеснока и духов. Все пахнет, дочка, и нам следует с этим свыкнуться…
— Слушай, меня тошнит от всей этой чепухи. Давай вернемся на Лидо и посмотрим какой-нибудь фильм. Мы же приехали на кинофестиваль.
— От кинокартин смердит почти так же, как и от канала. Я предпочитаю остаться с тобой в гондоле.
— Итальянские «звезды», мне кажется, привлекают твое внимание?
— Давай отправимся к «Гарри» или в другой кабак для последней выпивки прежде, чем я поцелую тебя «однажды и на всю жизнь».