Америка reload game

Еськов Кирилл Юрьевич

– Та-ак… Уж не возмечтали ль вы, к примеру, ликвидировать самих Ларсенов? – невесело усмехнулся Глава.

– Мы думали над этим, – кивнул разведчик без тени улыбки, – и сочли, что это не решит наших проблем: свято место пусто не бывает… И тем не менее, я действительно прошу санкции на крупную силовую операцию, как раз в Бостоне.

– Силовая операция – в одной из американских столиц?! – Глава был реально ошарашен. – Вы вообще соображаете – чем мы рискуем, компаньеро? всей Компанией рискуем – не только Домом?!

– Да ничем особенным: по всем прикидками, доказать нашу причастность будет всё равно невозможно; и потом – у них ведь там сейчас началась гражданская война, так что в самом крайнем случае переведем все стрелки на конфедератов, и вся недолга… Тут печаль в другом: в операции этой почти наверняка крупно пострадают гражданские, никак лично не связанные с тем алкотрафиком – «collateral damage, сопутствующие потери», как принято выражаться там, у них. Но зато, если всё пройдет как задумано, Ларсены получат такой удар, что это разом принудит их выйти из войны… Решать тут вам, ваше высокостепенство: это ваш уровень ответственности, не мой.

– Ладно… – каменно уронил наконец тот. – Если это действительно поможет одним махом остановить войну – я возьму грех на душу, с этими… collateral damage. Только вот – извольте-ка убедить меня в том, что овчинка стоит такой выделки, и что на руках у вас взаправду уже имеется анонсированный вами флеш-рояль: ни блеф, ни расчет на джокера в прикупе меня – в данном конкретном случае – не устроят. Докладывайте.

– Слушаюсь!..

37 Некоторое

время спустя в Американское представительство Компании (базирующееся, с панинских еще времен, как раз в Бостоне) прибыл тлинкитский шаман – настоящий, в шлеме из оскалившейся медвежьей головы, но способный изъясняться на вполне литературном английском. Шаман объявил, что цель его визита в «Страну у Другого Океана» – поведать тамошним белым братьям о трагедии своего народа, безжалостно спаиваемого бесчестными дельцами, и воззвать к христианскому милосердию и общечеловеческой совести означенных дельцов. Он оказался ярким оратором и прекрасным рассказчиком (сюжетом одной из поведанных им баек об индейской магии воспользовался впоследствии Эдгар По), а также кладезем недоступных для белых людей знаний и умений (местный профессиональный престидижитатор, вознамерившийся повторить его «фокус» с ловлей рукою летящей пули, заработал тяжелое огнестрельное ранение кисти, поставившее крест на его карьере). Неудивительно, что он быстро сделался популярной фигурой в кругах бостонских аболиционистов-радикалов и сочувствующих им журналистов. Необходимо отметить, что почву для тех шамановых увещеваний и обличений Володихины готовили исподволь, используя весь арсенал пропагандистской агротехники: Дом потратил кучу времени и денег на аккуратное окучивание бостонского общественного мнения и обильный полив бизнеса «Белого кита» силами едва ли не всех тамошних «золотых перьев». Ларсены же явно проморгали эту опасность, и теперь с изумлением обнаружили, что в глазах того общественного мнения они являются прежде всего «алкобаронами» – при том, что алкотрафик в Пацифику («Морально неоднозначный, кто ж спорит, джентльмены!..») в действительности составляет чепуховую долю в обороте их Империи, исправно дающей родному Бостону кучу налоговых поступлений и рабочих мест! И когда Шаман попытался посетить с «визитом мира» штаб-квартиру Ларсенов на Саммер-стрит, в центре купеческого даунтауна, – а те и на порог его не пустили, событие сие было освещено всеми тремя бостонскими газетами, предусмотрительно приславшими на место своих репортеров, в весьма осудительной тональности; сопровождающие же те репортажи фотографии являли собою просто-таки аллегорическую картину – Благородный Дикарь против Западной Цивилизации в лице осанистого швейцара (живодера в позументе ): «Недочеловеков пущать не велено!» Засим тотБлагородный Дикарь, смотревшийся весьма эффектно в своем парадном облачении, в окружении репортеров и быстро растущей толпы зевак, вышел прямо на проезжую часть Саммер-стрит, точнехонько меж двумя своеобразными символами той Цивилизации – офисом корпорации «Белый кит» и торговой академией Меркантайл-Билдинг, часть помещений которой арендовал тогда Массачусетский Технологический институт (покупку земли под собственное здание Эм-Ай-Ти в фешенебельном пригороде Бэк-бей, выросшем за считанные годы на свежеотвоеванных у приморских маршей землях, легислатура штата утвердила 10 апреля 1861-го, аккурат за два дня до начала Гражданской войны, так что строительство пришлось заморозить) – и грозно воззвал на непонятном никому вокруг языке к хмурым приатлантическим небесам. Почтительно приумолкшие зрители наперебой припоминали впоследствии, что они-то уже тогда, хоть и не понимали ни слова, а как-то вот сразу ощутили … как бы вам это описать… эдакое ледяное дуновение в затылок, типа озноба… И уж совсем чуднО всем стало, когда назавтра в редакции бостонских газет поступил, если так можно выразиться, авторизованный перевод той молитвы… или как это называют у краснокожих? В ней Шаман констатировал, что Ларсены очевидным образом «по-хорошему не понимают», на заповеди своих христианских богов (всех Троих…) плюют – ну, а коли так, он призывает на голову Алкокартеля гнев богов местных, индейских; для начала – Бога Огня… Сочувствующие «индейскому делу» интеллектуалы огорченно качали головами: похоже на акт отчаяния, джентльмены – в наш просвещенный век это как-то несерьезно! А вот шефу ларсеновской Службы безопасности Джозефу Кеннеди несерьезным это вовсе не показалось. Понятно, что Кеннеди, как и положено селф-мейд-мену с бурной биографией, ни в сон, ни в чох, ни в вороний грай, равно как и в проклятие индейского Бога Огня, не верил ни на цент – а вот в возможности володихинской Службы верил, напротив того, весьма и весьма… Не шибко надеясь тут на собственный персонал (это были скорее боевики, нежели оперативники), он подрядил бригаду профессионалов из агентства Пинкертона, дабы те предотвратили весьма вероятные поджоги зданий, складов и портовых сооружений «Белого кита»; его б воля – он бы еще и застраховал по-крупному то имущество, но ответ на такое предложение от руководства Компании был слишком предсказуем: «Ну а ты у нас на кой, с вострой саблею такой?..» Прошла неделя, а в расставленные пинкертонами силки так никто и не попался. Поджогов или их попыток не было, но Кеннеди это ничуть не успокаивало. Начальство начало уже ядовито пошучивать по поводу всякого рода «предчувствий», когда правота шефа Службы безопасности подтвердилась самым недвусмысленным образом: сгорел корабль! На пароходе «Нантакет», выполнявшем грузовой рейс из Бостона в Европу, примерно на траверзе Ньюфаундленда загорелся угольный бункер; потушить пожар не удалось, и команда была вынуждена спасаться в шлюпках; спустя считанные часы ее подобрал встречный канадец (благо дело происходило на оживленнейшей трансатлантической трассе), так что обошлось без человеческих жертв, однако убыток составил более 30 тысяч долларов («Белый кит», как уже сказано, попал в черный список страховщиков, и возмещения для него были установлены минимальные). «Нантакет» оказался лишь первой ласточкой. Следующая неделя стала для Ларсенов непрерывным кошмаром: грузовые пароходы их горели посреди Атлантики как свечки, один за одним. Схема была абсолютно идентичной: воспламенялся уголь в бункерах, причем в придонной их части – так что когда источник пожара становился различим с поверхности, предпринимать что-либо было уже поздно. Хуже всего пришлось команде только что спущенного со стапелей «Мартас-Винъярда»: он был оборудован новейшей системой пожаротушения – паром; между тем, температура при такого рода угольных пожарах столь высока, что вода, находящаяся исходно в парообразном состоянии, частично разлагается на водород с кислородом – ну, и рвануло так, что убило четверых матросов и командовавшего авральной командой помощника капитана. А вот на «Ойстер-Бэй» спохватились раньше всех прочих и успели, включив помпы «на обратку», затопить горящий бункер забортной водой; сохранить корабль на плаву команда сумела, однако ремонту он, похоже, уже не подлежал, а груз в его трюмах был безнадежно испорчен. Более всего Ларсенов бесило сочетание собственного бессилия с полной осведомленностью: невозможность связаться с обреченными пароходами, уже вышедшими в плавание, неся в своем угольном чреве зародышей тех огненных червей. Схема диверсии (а в ту пору никто еще не сомневался, что происходящее – дело рук человеческих…) была выдумана с поистине дьявольской изощренностью… Когда же счет потерянных судов достиг полудюжины, братья-китобои впали в совершеннейшее неистовство и наделали пропагандистских ошибок, которые весьма дорого им обошлись. Перво-наперво они вознамерились вчинить иск агентству Пинкертона за ненадлежащее исполнение контракта по предотвращению поджогов. Детективы, попавшие в довольно неуютную ситуацию, принялись оправдываться в том смысле, что – «А с чего вы, собственно, взяли, будто там имеет место диверсия, а не, скажем, неизвестное прежде природное явление? Ну, а уж по какой причине это самое «природное явление» облюбовало для себя исключительно пароходы компании «Белый кит» – Бог ведает… ну да, тот самый индейский Бог огня, для примера!» Тут как раз, очень для них кстати, сгорел седьмой по счету пароход, «Нью-Бедфорд»; число «семь» стало для Пинкертонов поистине счастливым, ибо на сей раз ларсеновское судно следовало не из Бостона, а в Бостон – выйдя из Лондона. Мало того, что на этом месте претензии Ларсенов к Агентству потеряли как убедительность, так и какую бы то ни было судебную перспективу – так еще и нечаянно изобретенная по ходу дела пинкертонами отмазка насчет «нерукотворной природы» тех пожаров и «Индейского проклятья» сделалась лакомой добычей газетчиков! Последствия оказались самыми пагубными: страховщики дружно заявили, что они-де не детективы, не химики и не богословы, так что разобраться в физической природе тяготеющего над компанией «Белый кит» «Индейского проклятья» не в их силах, но ведь «Это – работает» : факт налицо – с соответствующим пересмотром страховых рейтингов… Братья-китобои вгорячах публично ляпнули, что никакого «проклятья» нету, а есть лишь подлые диверсии их конкурентов, Володихиных – ну, и получили назавтра же надлежащим образом оформленный юристами Представительства иск в Бостонский суд о клевете, диффамации и подрыве деловой репутации. Практические перспективы иска были туманны, но сам он как таковой и не имел особого значения – важен был лишь поднявшийся вокруг него шум: загадочная история с «Индейским проклятьем» быстро получала паблисити национального масштаба. И когда Шаман вновь навестил Саммер-стрит, дабы вознести хвалу Богу Огня и испросить содействия еще и Бога Грома и Молнии, репортеров и зевак там уже толпилось – не протолкнешься. 38 Неизвестно еще, как развивалась бы дальше история «Индейского проклятья», не вмешайся в события наука просвещенного девятнадцатого века, в лице троих «двадцатилетних полковников» сей победоносной армии Прогресса. Основание того треугольника составили двое Гиббсов (кстати, вовсе не родственников) – Джозайя, будущий создатель статистической физики и математической теории термодинамики, и Оливер, химик-аналитик и один из пионеров микроанализа, только что приглашенный из Колумбийского университета в Гарвард на ставку румфордовского профессора, а вершину его – гарвардский же археолог Индиана Смит. Джозайя, будучи однокашником Индианы по Йелю и его добрым студенческим приятелем, подарил тому некогда роскошную археологическую идею – реконструировать торговые связи между древними цивилизациями и племенами по тонким и, возможно, уникальным деталям химического состава артефактов из разных локалитетов:

– Возможности аналитической химии стали нынче совершенно невероятными, старина – так пользуйтесь на здоровье! Мы теперь научились обнаруживать такие мизерные следы химических веществ, что еще лет пятнадцать назад это показалось бы чистым волшебством.

– Что, изобрели какой-нибудь новый супер-прибор?

– Да нет, просто научились работать гораздо аккуратнее, ну и – увеличили точность на порядки; называется – микроанализ.

Археологией Индиана в итоге занялся в своей Мезоамерике вполне традиционной, однако слово «микроанализ» запомнил – на будущее.

Будущее это наступило в облачный и ветреный июльский полдень 1861 года, когда он привычно рассекал на своей яхточке «Отоми» зеленоватый кочкарник Массачусетского залива, и услыхал вдруг гром посреди ясного (ну, почти ясного…) неба и увидал, как шедший параллельным курсом пароход (здоровенный сухогруз «Кейп-Код», двенадцать тысяч тонн водоизмещения и 23 человека команды, как выяснилось впоследствии) резко сбавил ход и стал тяжело оседать на левый борт.

– Гром и молния! – удивленно воскликнул археолог, потянувшись за подзорной трубой – ибо в присутствии своей прекрасной дамы Джейн Роуэн никак не мог позволить себе более энергичных выражений.

– Гром и молния?.. гм… – повторил он несколькими мгновениями спустя с совсем уже иными, ничуть не театральными, интонациями. Ибо в викторианско-научной голове его сегодняшний взрыв немедля состыковался со ставшими уже притчей во языцех загадочными пожарами на ларсеновских пароходах, а досужая болтовня о «поразившем компанию “Белый кит” проклятье индейских богов», сперва Бога Огня, потом Бога Грома и Молнии, – с недавним объявлением во всех бостонских газетах: Ларсены сулили награду в три тысячи долларов тому, кто убедительно (если и не для суда присяжных, то хотя бы для коллегии профессионалов) докажет, что никакими потусторонними силами в этой истории не пахнет – а пахнет обычными диверсиями… И все эти разнородные элементы (включая и сумму в три тысячи долларов – как раз решившую бы все его проблемы с организацией следующей экспедиции на Юкатан) склеивало в единый конструкт, как ни странно, то самое слово: «микроанализ».

– Они тонут: там был мощнейший взрыв и, насколько я отсюда вижу, будут проблемы со спуском шлюпки левого борта. Мы идем на сближение, Джейн, и как можно быстрее, – объявил он, не отрываясь от подзорной трубы. – Ну, если, конечно, ты не боишься…

– Я боюсь только мышей и гусениц, Инди, – пренебрежительно повела плечиком его спутница. – Надеюсь, их крысы не переберутся сюда к нам?

– Опасаюсь, что не успеют: утонут раньше… Когда я закончу маневр, ты станешь к штурвалу, а я переберусь к ним на борт – с мачты по гафелю. Ну-ка надевай пробковый жилет, быстро – он в рундучке позади тебя.

– Я должна надеть это?! – кокетливо возмутились у него за спиной: Джейн, похоже, успешно справилась с запором рундучка и теперь примеряла обновку. – Да я лучше утону, чем покажусь на людях в таком виде!

– Делай, что велено! – не оборачиваясь, рявкнул Индиана. – И не отвлекай меня сейчас по ерунде, о’кей?

– Ого!..

Тут следует заметить, в качестве дополнительной вводной, что папаша Джейн, сталелитейный магнат из Питтсбурга, несусветно баловал свою единственную и обожаемую дочурку (надеясь, видимо, воспитать из нее настоящую разбойницу ) – ну, и добаловал в итоге до таких странноватых для барышни ее круга занятий, как эссеистика с журналистикой (под мужскими псевдонимами, разумеется), позволявшие ей жить на собственные гонорары, и яхтинг с конным кроссом вместо крикета с бриджем. Черно-бархатные, как тропическая ночь, глаза ее, унаследованные от рано умершей матери-француженки, сокрушали сердца встречных мужчин с той же легкостью, как орудия паровых фрегатов коммодора Даунса – допотопные береговые крепостицы малайских пиратов «принца» Раги; не избегнул сей участи и Индиана Смит – давший как-то ей интервью в качестве «восходящей звезды американской археологии» и безвозвратно погибший в том Мальстрёме. Бесстрашный исследователь заросших джунглями ступенчатых пирамид и кошмарных колодцев-сенотов, набитых останками жертв человеческих жертвоприношений, при одном лишь взгляде на Джейн терял присутствие духа до такой степени, что принимался то просвещать ее по части неолитических культур Мезоамерики, то рассуждать о поэзии Браунинга и Элизабет Моултон (о существовании которых он прежде ведать не ведал, а она – терпеть не могла обоих). Достаточно сказать, что сегодняшняя совместная прогулка на «Отоми», когда они оказались, наконец, наедине, была вовсе не его, а ее инициативой…

– Ого!.. – повторила она со смешком. – Знаешь, а вот таким ты мне нравишься куда больше…

А двумя часами спустя, когда всё благополучно закончилось и набитая спасенными моряками яхта (шлюпку левого борта, как и предвидел Индиана, спустить на воду так и не удалось) пришвартовалась в Бостонском порту, Джейн поманила к себе пальчиком археолога, который – по всему чувствовалось – вновь панически изобретает тему для светского разговора, и принялась своим белоснежным платочком (черт, и где они их прячут?..) оттирать с его лица боевую раскраску из спекшейся от соленых брызг угольной пыли:

– Знаешь, ты мне ужасно нравишься, Инди: ты умный, добрый и отважный. Но если ты так и не отважишься поцеловать меня, вот прямо сейчас – я не знаю, что с тобой сделаю!

И в этот миг он положил для себя, крепко-накрепко: никогда – ни в бреду, ни под пыткой, ни на смертном одре – он не признается ей, что когда перепрыгивал с мачты «Отоми» на палубу «Кейп-Кода» и геройствовал в быстро заполняющемся водой трюме, извлекая оттуда контуженных взрывом кочегаров, то о спасении людей он думал лишь постольку поскольку, а в первую очередь – как бы половчее нагрести в том трюме угольной пыли. И сейчас той вожделенной пылью были благополучно наполнены его карманы: ведь уголь, как он помнил со слов Джозайи Гиббса, – прекрасный сорбент.