Шрифт:
1
Тяжелое тело Боинга 767 мягко шмякается о взлетную полосу, и по салону мгновенно разносится шквал аплодисментов. А еще говорят, что русские не умеют радоваться. Двадцать с хером лет я летаю на свою вторую родину, и каждый раз в самолете хлопают и улюлюкают, словно старик Мерккьюри ожил и в костюме стюардессы исполнил Богемскую рапсодию.
— Мы русские — с нами Бог, — подмигиваю своей престарелой соседке по бизнес-классу, которая во время посадки вцепилась свой костлявой витриной от Картье мне в руку и до сих пор не хочет отпускать. Она явно боится летать, потому что большую часть полета молилась,
Бабуля медленно расцепляет пальцы и, убрав обесцвеченную прядь за ухо, начинает кокетливо мне улыбаться.
— Кстати, я Анюта.
На Анюту она ну никак не тянет, и даже на тетю Аню с натяжкой. При всех дорогостоящих косметологических инвестициях, кричащий полтинник с ее лица не срезать. Но так как мама с детства привила мне исключительные манеры, которые подпитываются стаканом крови английских джентльменов по бабкиной линии, я посылаю бабе Анюте вежливую улыбку и скромно представляюсь:
— Максим.
По хищным вспышках в ее подтянутых глазницах вижу, что она собирается и дальше практиковать на мне чары Бабы-Яги, но, к счастью, оживший в кармане джинсов мобильный вовремя меня отвлекает.
— Одну минуту, Анюта. — посылаю старухе извиняющуюся улыбку и, бросив взгляд на экран, провожу пальцем по широкой улыбке своего бати.
— Ты и твой прибор приземлились в сохранности, сын? — раздается насмешливая американская речь в трубке.
И пусть я давно не ребенок, приятно, что батя продолжает беспокоится обо мне. Он у меня мировой мужик.
— Мы оба в порядке, пап. — отвечаю ему в тон на английском. — Еще пара минут и будем топтать московскую землю.
— Ты у меня на заднем сидении мешок с оптовой партией презервативов оставил. Решил забить на Айтишные технологии и заняться контрабандой резины?
— Безопасность превыше всего, пап. — ухмыляюсь, разглядывая носы своих номерных Джорданов. Да, с гандонами лажа вышла. — Маме только не показывай.
— Ладно. — великодушно объявляет отец. — Набери, как будешь дома. Всем привет передавай.
— И деду? — спрашиваю с усмешкой, зная об их многолетней мужской привязанности друг к другу. Их беседы за общим обеденным столом во время родительских визитов в Россию — лучшие рэп-баттлы, что я видел.
— Деда обними так, чтобы у него позвоночник хрустнул. — незамедлительно отзывается отец.
— Конечно, пап. Скажи маме «хай» от меня и столицы.
Повесив трубку, возвращаю взгляд к престарелой кокетке, которая вжалась в кресло и теперь смотрит на меня с подозрением. Снова этот взгляд. Нет, бабуля, я не агент Госдепа, прилетевший с целью посеять хаос в рядах мировой державы. Просто двадцать три года назад одна коренная москвичка и не менее коренной житель Нью-Йорка пали жертвами неземной любви с первого взгляда, поженились и на свет появился я, двухметровый красавчик, одинаково владеющий русским и английским наречием. Макс Леджер, верноподданый России и США, к вашим старушечьим услугам.
___________
Небольшая ремарка: автор не считает прекрасный возраст 50 — старушечьим. Здесь речь идет о тридцатилетней разнице в возрасте между ГГ и флиртующей соседкой.
2
— Ну вылитый папаша. — ворчит дед, вылезая с заднего сидения своего Гелендвагена. — Аж глаз дергаться начинает. Ладно хоть ростом в меня пошел.
Вообще-то своим баскетбольным ростом я тоже пошел в отца, но вслух об этом не скажу, чтобы пощадить тщеславные седины Игоря Жданова. Характер у старика, конечно, сучий, но меня он обожает.
— Слава России, дед Игорь! — игнорирую протянутую руку и стискиваю его в родственных объятиях. — Никак в криокамере спишь. Двадцать лет знакомы, я а ты все как Нео замороженный.
Расцепив приветствие, мы по очереди ныряем в прохладный салон штутгатрского автопрома, после чего дед делает царственный жест рукой, понукая извозчика трогать.
— В гости заедешь? — спрашивает, когда мы покидаем парковку Шереметьево и выезжаем на оживленную трассу. — С бабкой твоей новой познакомлю.
Меньше полугода назад дед женился в третий раз, и его избранницей стала сорокалетняя молодуха. Седина в бороду, как говорится, но я за него рад. Здоровья в нем побольше, чем во многих моих нью-йоркских приятелях, так что пусть развлекается. Не удивлюсь, если еще и папашей в ближайшее время станет.
— Не, дед. — подхватываю торчащий из подлокотника Боржоми и, открутив крышку, делаю жадный глоток. Вещь. — Давай я завтра заеду. Сегодня дома хочу поваляться и телек повтыкать.
— Еще скажи, что у тебя там цветы на подоконниках не политы. — фыркает дед. — Лет тебе сколько? Год на родине не был, а все задницу поскорее на диван пристроить хочет. Москва — это тебе не Америка твоя вялая. Здесь жизнь бьет ключом.
А вот и сучий характер вкупе с национализмом. Дед ярый русофил и американофоб и то, что его единственная дочь, то бишь моя мама, двадцать два года замужем за американцем ничуть положения не спасает.
Разумеется, я не собираюсь валяться на диване и втыкать местное зомби ТВ. Я по прилету предусмотрительно селфи с геолокацией в инсту запулил, и теперь у меня телефон разрывается от невинных девичьих «С приездом, Максим» до членодробительного «Помнишь, я обещала, что разрешу в задницу». Короче, планов на вечер хоть отбавляй, а я до жути соскучился по московским красавицам. Все-таки русские девчонки — это топчик. Если дома в Нью- Йорке нужно скрупулезно подходить к выбору объекта для спаривания, то центровая Москва — это элитная кондитерская витрина, где можно тыкать пальцем в первое попавшееся пирожное и знать, что не прогадаешь. Такие экземпляры попадаются, что голливудские примадонны на их фоне ущербными крокодилицами кажутся. В общем, мой Макс-джуниор стопроцентный русский патриот. И это еще одно качество, которым я пошел в отца.
— Завтра с цветами приеду челом бить, дед. Мне еще на фирму нужно заскочить и веселых пендалей раздать, чтобы сотрудники не расслаблялись.
Это, собственно, одна из причин, почему каждое лето после учебы я приезжаю в Москву. Прохожу своеобразную стажировку в рашн филиале компьютерной фирмы отца. Ну как стажировку. Вообще-то я и есть босс: кожаное кресло, крутой кабинет, ворох подчиненных и приемная в комплекте с аппетитной секретаршей Аленой, которая третье лето подряд недвусмысленно намекает на то, что не прочь расширить сферу своих секретарских обязанностей и лихо подмахнуть мне на столе. И пусть сиськи у нее что надо, но я и мой Макс-младший — дуэт с принципами: ни к чему мешать работу с удовольствием. Отец должен мной гордиться.