Американец
Шрифт:
Проснулось радио:
— Скорая помощь и отдел по расследованию убийств предупреждены. «Кадиллак» принадлежит Хьюго Батталиа, проживающему по адресу: Нью Хэвен, Колледж-стрит, 524. В списке угнанных машин не числится. Ничего не трогать до приезда дежурной группы.
— Я А-31, все понял.
Выключив микрофон, Роббинс взорвался:
— Они там на центральном пульте думают, что все так просто… Ничего не трогать!
Со злостью захлопнув дверцу машины, он подошел в Майку:
— Нельзя же оставлять эту тачку посреди улицы! Я ее сейчас отгоню отсюда…
— Не надо, — сказал Майк, но Фрэнки уже садился за руль «кадиллака». — Если увидят, что машину переставили…
Он не успел закончить фразу. Земля под его ногами всколыхнулась и швырнула его на другую сторону улицы. Мощная вспышка осветила небо, и столб огня, железа и разноцветной пыли вырос на месте машины, закрыв ее плотным дымом.
Майк почувствовал запах серы. Он сидел на земле, привалившись к фонарному столбу, не в силах пошевелиться. Голова раскалывалась от боли. Во рту был привкус крови.
Когда через несколько секунд он, наконец, пришел в себя, взгляд его остановился на дымящейся фуражке, которая тлела в двух шагах от него на асфальте. Он поднял глаза и все понял. «Кадиллак» был заминирован. Когда Фрэнки повернул ключ зажигания, сработало взрывное устройство, буквально переломившее машину пополам. Длинные языки пламени пожирали остов кузова, и деревянные части потрескивали в огне.
В воздухе ощущался отталкивающий запах горелого мяса.
Сержант Даймонд с трудом выпрямился, потрогал лоб, посмотрел на свою окровавленную руку.
Перед радиатором «кадиллака», отброшенного на три метра от места взрыва, в луже крови лежало обезглавленное тело Фрэнки Роббинса. Правой руки на месте не было.
Майк Даймонд прикрыл глаза. Толстой Джун придется долго ждать агента Роббинса. Очень, очень долго.
II
— Не хочу повторяться, Борниш, но настоящий сыщик не нуждается в отпуске!
Коротко и ясно.
Толстяк засунул телеграмму в плотно набитую папку, затем протянул ее мне. Искусным жестом, как получается только у него одного, набросил на нос толстые очки в черепаховой оправе и погрузился в изучение отчетов, направляемых ему ежедневно для ознакомления всеми восемнадцатью региональными управлениями уголовной полиции.
Держа папку под мышкой, я закрыл за собой дверь, и оказался в коридоре, где в летнюю жару сильно пахнет хлоркой.
В тишине моего кабинета площадью четыре на три метра, окна которого выходят на квадратный двор главного управления полиции — Сюрте — скривившись, я мысленно пережевываю фразу, которую мой глубокоуважаемый шеф, комиссар Вьешен, только что выпалил мне прямо в лицо.
Да мне, вообще-то, наплевать. Настоящий я сыщик или нет, все равно сегодня вечером уеду в отпуск. Сейчас я переживаю последние мгновения, чуть было не сказал рабства. Мой стол сверкал чистотой. Все бумаги сложены аккуратной стопкой в специальный ящичек, который мне пришлось выбивать целый месяц. Два деревянных стула, на которых пересидело множество преступников, тихо стоят за перегородкой как раз под здоровенным гвоздем, заменяющим нам зимой вешалку. Я отмечаю про себя еще раз, что порядок необходимо поддерживать. Когда Идуан вернется в наш кабинет 2 августа, он сможет по достоинству оценить мою щепетильную чистоплотность.
Идуан — это мой напарник, второй номер, как говорят сыщики. Длинный, худощавый и неулыбчивый субъект с нежными чертами лица, веселыми и живыми глазами, Идуан раньше служил в кавалерии в чине унтер-офицера. После расформирования армии в период немецкой оккупации он подался в полицию. Мы с ним неплохо ладим: мы одного возраста, одинаково любим риск и презираем чиновников, протирающих штаны в кабинетах. Хотя, наверное, именно их Толстяк считает настоящими сыщиками.
Сейчас он должен быть в дороге, мой дорогой Идуан. Я представляю, как он вцепился в руль своего помятого «пежо 203», битком набитого туристским снаряжением.
Идуан захотел провести отпуск в Бретани… Он получил то, что хотел! И дождь впридачу. Первые три недели июля дождь не переставая, шел во всей Франции, в частности в Бретани. И только Лазурный берег, как обычно, был залит солнцем.
К счастью, вот уже второй день всюду стояла хорошая погода. И синоптики, которые, как известно, никогда не ошибаются, поклялись всеми их всемогущими Богами, что август будет жарким и солнечным.
— Здорово, — сказала моя светловолосая Марлиз, делящая со мной радость и горе в моей трехкомнатной (с отдельной кухней) квартире на Монмартре. — Теплые вещи оставим дома. Как ты думаешь, нам понравится в Коррезе? Идея провести отпуск в Коррезе принадлежала ей, она мечтала об этом вот уже три года. Марлиз обожает кататься на велосипеде за городом, на природе. Я предпочитаю очарование берега моря, где полуобнаженные девушки открыты для солнца и взглядов знатоков, тщательно следящих за качеством их загара на пляжах в Сен-Тропезе или в Жуан-Лепэн. Я заразился этим, когда расследовал знаменитую кражу драгоценностей в гостинице «Мурена». А вот велосипед, запах навоза, круглые шляпы крестьян — от этого я как-то не в восторге. Однако Марлиз трудно переубедить. Никто не может устоять перед вопросом:
— А у тебя есть деньги ехать на юг? Нет? Тогда вопрос снимается.
Однако вопрос встал, когда я сообщил Толстяку о наших прекрасных планах. Сидя за столом из полированного дерева в очень тесном темно-синем костюме, который специально для него выбрал его отпрыск — ученик закройщика в фирме Бодиграф, шеф невозмутимо произнес, медленно снимая очки:
— В Коррез? Да что вы там забыли, Борниш?
Если бы я сам это знал!
— Еду отдыхать, шеф. Я уже три года не брал отпуск…
Он откинулся в кресле, тяжело задышал, сцепив пальцы рук, как на молитве.
— Дорогой Борниш! А я разве был в отпуске? Ехать в отпуск, да еще в Коррез! Вы должны запомнить, что настоящий сыщик никогда не берет отпуск. Ну уж ладно, если вы не можете без отпуска…
Я тут же написал соответствующий рапорт, который у нас обязателен даже для сотрудника, выходящего на десять минут проведать умирающую мать. Я указал подробнейший адрес деревни, где меня «в случае крайней служебной необходимости» разыщут заботливые жандармы.
Вечером Марлиз меня внимательно выслушала и, недоверчиво оттопырив нижнюю губу, сказала:
— Хочешь знать мое мнение, Роже? Твой Вьешен старый хитрец. Он обязательно придумает что-нибудь, чтобы помешать нам уехать!
Неделю мы жили как на вулкане. Каждый день мы с Марлиз ждали возвращения моего законного рапорта.
— Ну как?
— Пока ничего.
— А тебе не кажется, что он это делает нарочно?
— Кто его знает…
Я уже начал нервничать. Открытые чемоданы стояли на полу в спальне, запах средства от моли щекотал мне ноздри, угрожающее письмо от хозяина гостиницы в Шабриньяке (департамент Коррез) с требованием выслать залог и подтвердить наш приезд — все это только подтверждало самые мрачные прогнозы Марлиз. Сегодня уже 31 июля, суббота… Вдруг я опять уеду в Венесуэлу вдогонку за Анжем Маладжионе, неуловимым королем преступного мира [1] и никогда не попаду в Шабриньяк.
1
См. «Архангел».