Американец
Шрифт:
Ах, они внушили ей, что она непорядочная, — медленно повторил Ньюмен. — Что она — она непорядочная! — на секунду эти слова показались ему воплощением поистине дьявольского коварства.
— Она такая хорошая, такая добрая, вот и поддалась им, бедная леди, — добавила миссис Хлебс.
— Но к ним она была добрее, чем ко мне, — вслух подумал Ньюмен.
— Она боялась, — доверительно объяснила ему миссис Хлебс. — Всегда их боялась — с самых ранних лет. Вот в чем ее главная беда, сэр. Она, знаете ли, словно персик
Это оригинальное определение хрупкости графини, несмотря на всю его оригинальность, разбередило не успевшую зажить рану Ньюмена.
— Понимаю, — наконец сказал он. — Она знает что-то плохое о своей матери.
— Нет, сэр, она ничего не знает, — возразила миссис Хлебс, не поворачивая головы и не отрывая взгляда от света, мерцавшего в окнах ch^ateau.
— Ну, значит, подозревает или догадывается.
— Она всегда боялась узнать, — ответила миссис Хлебс.
— Но вы-то, во всяком случае, знаете, — сказал Ньюмен.
Миссис Хлебс медленно перевела потухшие глаза на Ньюмена и стиснула лежавшие на коленях руки.
— Вы не очень-то держите слово, сэр. Когда вы попросили меня прийти сюда, я думала, вы расскажете мне о Валентине.
— О, чем скорей мы начнем говорить о Валентине, тем лучше, — ответил Ньюмен. — Я как раз этого и хочу. Я уже говорил, что был возле него до последней минуты. Он очень страдал от боли, но держался совершенно как всегда. Вы ведь понимаете, что я хочу сказать: был в ясном уме, оживлен и шутил.
— О, он всегда был великий умник, сэр, — сказала миссис Хлебс. — А о вашей беде он знал?
— Да, он сам догадался, что случилось.
— И что он сказал?
— Сказал, что это — бесчестье для его семьи, только уже не первое.
— Господи, Господи, — пробормотала миссис Хлебс.
— Он рассказал мне, что его братец и матушка однажды пошептались-пошептались да и придумали нечто похуже.
— Не надо было слушать его, сэр.
— Возможно. Но я выслушал и не могу этого забыть. А теперь хочу узнать, что же они тогда придумали.
Миссис Хлебс тихо застонала.
— Вот вы и вызвали меня сюда, в это пустынное место? Чтобы я вам все рассказала?
— Не тревожьтесь, — успокоил ее Ньюмен. — Я ничем ваш слух не оскорблю. Расскажите, что сочтете возможным. Помните только, что это было последнее желание Валентина.
— Он так и сказал?
— Вот его последние слова: «Скажите миссис Хлебс, что это я послал вас к ней».
— А почему он сам не рассказал?
— Для умирающего это слишком длинная история, он уже и дышал-то с трудом. Он одно только смог сказать: хочет, мол, чтобы я знал,
— А чем это вам поможет, сэр? — спросила миссис Хлебс.
— Это уж я погляжу. Но мистер Валентин считал, что должно помочь, потому и велел обратиться к вам. Ваше имя было последнее, что он произнес.
На миссис Хлебс это сообщение, видимо, сильно подействовало. Не разнимая стиснутых рук, она медленно подняла их и снова уронила на колени.
— Простите, сэр, — проговорила она, — позвольте мне еще одну вольность. Поклянитесь, что это чистая правда? Понимаете, я должна точно знать. Уж не обижайтесь.
— Я и не обижаюсь. Это чистая правда. Клянусь вам. Мистер Валентин, несомненно, и сам сказал бы мне больше, если бы мог.
— Да, сэр, если б еще к тому же и знал больше.
— А вы думаете, он знал не все?
— Трудно сказать, что он знал, а чего не знал, — слегка покачала головой миссис Хлебс. — Он ведь был очень умен, мог заставить вас думать, будто знает то, о чем и понятия не имел, а мог сделать вид, будто не знает того, чего ему лучше бы не знать.
— Подозреваю, он знал что-то про своего брата, потому тот и терпел от него все, — предположил Ньюмен. — Он держал маркиза в узде. А перед смертью решил препоручить это мне — дать мне такую же возможность.
— Помилуй нас, Боже! — не выдержала старая служанка. — Сколько во всех нас плохого, сколько зла!
— Ну, не знаю, — возразил Ньюмен. — Да, плохих людей немало, а я очень рассержен, очень уязвлен, очень ожесточен, но плохим человеком себя не считаю. Меня жестоко оскорбили. Беллегарды причинили мне страшную боль, а я хочу причинить боль им. Этого я не отрицаю, напротив, я прямо говорю — ваш секрет я собираюсь употребить для того, чтобы отомстить им.
Миссис Хлебс, казалось, даже дышать перестала.
— Вы хотите их ославить? Осрамить?
— Я хочу сбить с них спесь, раз и навсегда! Я хочу расквитаться с ними их же оружием. Хочу унизить их так, как они унизили меня! Они подняли меня на помост и выставили всему свету на обозрение, а потом подкрались сзади и спихнули в бездонную яму — валяйся, мол, там, скули и скрежещи зубами! Они сделали из меня дурака перед всеми своими друзьями. Но ничего! Я расправлюсь с ними еще почище!
От этой страстной речи, произнесенной столь пылко, поскольку Ньюмен в первый раз имел случай вслух сказать все, что думает, в неподвижных глазах миссис Хлебс тоже зажглись огоньки.
— Полагаю, у вас есть все основания гневаться, сэр, но подумайте, какое бесчестье вы навлечете на мадам де Сентре.
— Мадам де Сентре похоронена заживо, — вскричал Ньюмен. — Что ей теперь честь или бесчестье? За ней как раз сейчас запирается дверь склепа.
— Ох да! И не говорите! — простонала миссис Хлебс.