Американская пастораль
Шрифт:
Миссис Морроу сказала, что Мередит считалась «образцовой» ученицей, но иногда проявляла «налет упрямства», отказываясь, например, выполнять правила, без которых, как ей казалось, можно обойтись.
Другие опрошенные припомнили налет упрямства, связанный с тем периодом, когда Мерри уже училась в средней школе Морристауна. Салли Каррен, шестнадцатилетняя одноклассница предполагаемой террористки, утверждает, что Мередит свойственно «пренебрежительное и высокомерное отношение ко всем окружающим».
Но по мнению шестнадцатилетней Барбары Тернер, «Мередит была, в общем, славной, хотя и с закидонистыми идеями».
Каждый из одноклассников Мерри описывал ее по-своему, но все сходились на том, что «она постоянно говорила о войне во Вьетнаме». Некоторые добавили, что стоило заспорить с ней об оценке присутствия американских войск во Вьетнаме, и она просто «заходилась от ярости».
Классный руководитель Мередит мистер Уильям Паксман заявил, что она серьезно занималась, добивалась успеха, получала отличные оценки и с удовольствием готовилась к поступлению в его alma mater — Пенсильванский университет.
«Если заходил разговор
Единственная негативная нотка прозвучала только в ответе преподавателя, уже допрошенного агентами ФБР. «Они сказали мне, что владеют обширной информацией, касающейся мисс Лейвоу», — сообщил он.
В течение года это «место, где раньше был магазин». Потом начинают строить новое здание, и месяц за месяцем он наблюдает, как идет строительство. Наконец на стене появляется огромное красно-бело-синее полотнище: «Расширенный! Новый! Новый! Новый! Магазин Макферсона!» — торжественное открытие назначено на Четвертое июля. Он просит Доун сесть рядом с ним и объясняет, что они должны пользоваться этим магазином, как и все остальные. В первое время это будет нелегко, но потом, постепенно… Но даже и постепенно никакой легкости не приходит. Войдя в этот новый магазин, он всегда вспоминает о стоявшем здесь старом, хотя супруги Хэмлин отошли от дел, а владельцы нового магазина — молодая пара из Истона — думать не думают о прошлом и не только расширили магазин, но и пристроили к нему пекарню, где пекут изумительно вкусные пироги и пирожные и каждый день снабжают покупателей свежими булочками и хлебом. На задах магазина, рядом с почтовым окошком, появилось теперь небольшое кафе, где можно посидеть с соседкой за чашечкой кофе с рогаликом или, например, почитать газету.
У Макферсонов дело поставлено настолько лучше, чем у Хэмлинов, что вскоре, похоже, никто и не помнит о старомодном взорванном магазинчике. Помнят только оставшиеся тут жить члены семейства Хэмлин и Лейвоу. Доун не в состоянии даже проходить мимо нового магазина и категорически отказывается делать там покупки, Швед же, наоборот, почитает долгом каждое воскресенье зайти утром в кафе и — кто бы что ни думал — прочитать там за чашкой кофе газету. Эту воскресную газету он покупает тоже здесь. И марки. Он вполне мог брать их в своем офисе и отправлять всю семейную корреспонденцию в Ньюарке. Но он предпочитает пользоваться услугами почтового окошка Макферсонов и не уходит оттуда, не обменявшись мнениями о погоде с молоденькой Бет Макферсон, как в свое время — с Мэри Хэмлин, женой Расса.
Такова внешняя жизнь. И он прикладывает все усилия, чтобы она ни на йоту не отличалась от прежней. Но теперь параллельно идет жизнь внутренняя, тяжкая внутренняя жизнь, полная мучительных навязчивых идей, задавленных порывов, фантастических ожиданий, страшных видений, воображаемых разговоров, безответных вопросов. Ночь за ночью бессонница и самобичевание. Безмерное одиночество. Неутолимые угрызения совести — за все, даже за тот поцелуй, когда ей было одиннадцать, а ему тридцать шесть и они, не переодевшись после купания, возвращались домой в машине с пляжа. Он ли был причиной? Могла ли у этогобыть причина? Но должна же была быть!
Поцелуй меня так, как ты ц-ц-целуешь м-м-маму.
А каждый день можно только одно: с максимальным достоинством притворяться, что живешь, как обычно, и с абсолютным бесстыдством играть роль человека без страха и упрека.
1 сентября 1973 г.
Дорогой мистер Лейвоу!
Мерри работает в лечебнице для домашних животных, расположенной на Нью-Джерси-Рэйлроуд-авеню, район Айронбаунд, Ньюарк. Адрес: 115, Н.-Дж. — Рэйлроуд-авеню, в пяти минутах от Пенсильванского вокзала. Ходит туда каждый день. Если подождете, увидите, как она выйдет с работы, чтоб идти домой, — сразу же после четырех. Она не знает, что я пишу Вам. Сама я сломалась, и у меня больше нет сил. Я собираюсь уехать, но не могу оставить ее совсем одну. Передаю ее Вам. Но предупреждаю: если Вы скажете, кто помог разыскать ее, то причините ей большое зло. У нее необыкновенная сила духа. Она заставила меня на все взглянуть по-новому. Я оказалась во всем этом, потому что никогда не умела сопротивляться ее воле. Объяснить все в подробностях невозможно. Поверьте на слово: все, что я делала и говорила, я делала и говорила по приказу Мерри. Она обладает силой, которая подчиняет себе всех и все. Мы с Вами были в равном положении. Наврала ей я только однажды. По поводу отеля. Если бы я сказала, что Вы отказались лечь со мной в постель, она никогда не взяла бы денег и снова начала побираться на улицах. Я ни за что не сумела бы так издеваться над Вами, если б меня не поддерживала любовь к Мерри. Вам это покажется бредом. Но я говорю правду. Ваша дочь — святая. Видя ее страдания, невозможно не подчиниться их божественной власти. Вам не представить себе, каким ничтожеством я была до встречи с Мерри. Она вела меня к нирване. Но больше мне не вытерпеть. Если понадобится упомянуть мое имя, говорите обо мне только как о мучительнице, какой я для Вас и была. Если хотите, чтобы Мерри выжила, об этом письме — ни слова.Когда поедете туда, примите все меры предосторожности. Встреча с агентами ФБР для нее смертельна. Зовут ее теперь Мэри Штольц. Смиритесь с ее судьбой. Мы можем только стоять поодаль и наблюдать за ее святым страданием.
Ее ученица, известная Вам под именем Рита Коэн.
Возможность «непредвиденного обстоятельства» преследовала его постоянно. Скрытое от глаз, «непредвиденное обстоятельство» сопровождало его всегда, пряталось сразу за внешним слоем вещей и было готово взорваться в любую минуту. Все, решительно все имело свою оборотную сторону, называемую «непредвиденное обстоятельство». Он успел распрощаться со всем, потом воссоздать все заново, и теперь, когда жизнь, казалось, вновь обретала контролируемые формы, его подстрекали вновь от всего отрешиться. А ведь если это случится, то непредвиденные обстоятельства станут единственными обстоятельствами его жизни…
Обстоятельства, обстоятельства — но как еще это назвать? Не могут они всю жизнь быть заложниками обстоятельств! Такого письма он ждал целых пять лет, ждал — и оно должно было прийти. Каждую ночь, лежа в постели, он молил Бога, чтобы настало утро — и оно пришло. Но потом, когда наступил этот удивительный переломный 1973 год, и с Доун произошло чудо, и она уже несколько месяцев всю себя отдавала мыслям о проектировании нового дома, известия, которые можно получить, распечатав письмо, или услышать, ответив на телефонный звонок, стали, наоборот, страшить. Как можно было допустить в жизнь непредвиденные обстоятельства, теперь, когда благодаря Доун ощущение немыслимости случившегося навсегда изгнано из их жизни? Борьба за возвращение жены к полноценности ее личности напоминала пятилетнюю борьбу со штормом. Любые ее желания выполнялись. Все, все, лишь бы спасти ее от вцепившегося ей в горло ужаса. Наконец жизнь опять обрела приемлемые формы. Так разорви это письмо и выброси его. Сделай вид, что оно и не приходило.
Две госпитализации Доун в клинику возле Принстона по поводу депрессии с суицидным синдромом заставили его думать, что урон, нанесенный психике, непоправим и отныне она сможет жить только под контролем психиатров, на седативах и антидепрессантах — то выходя из больницы, то опять возвращаясь туда, а он до конца своих дней обречен быть регулярным посетителем лечебниц. Ему представлялось, что раз-два в год он снова и снова будет сидеть возле ее постели, в комнате, где у дверей нет дверных ручек. На столике будут присланные им цветы, а на подоконнике — горшки с вьющимися растениями, которые дома стояли у нее в кабинете, уход за которыми, он надеется, сможет ее развлечь. На прикроватной тумбочке фотографии в рамках: он сам, Мерри, родители Доун, брат. Он сидит на краю постели и держит ее за руку, а она — в джинсах и свободном свитере с высоким воротом — опирается на подоткнутые под спину подушки и плачет. «Мне страшно, Сеймур. Мне все время страшно». Он терпеливо сидит рядом, а когда она начинает дрожать, объясняет, что надо дышать поглубже, медленно делать вдох, потом выдох и думать о каком-нибудь уголке земли, который кажется ей самым лучшим на свете, чувствовать себя там, в этом самом спокойном и безопасном месте — на пляже в тропиках, среди прекрасных гор, на тех лужайках, где играла в детстве… Все это он проделывает даже в тех случаях, когда дрожь — результат направленной против него обвинительной речи. Обхватывая себя руками и как бы пытаясь согреться, она вся пряталась в свитер — подтягивала его под себя, прятала в него скрещенные по-турецки ноги и ступни, топила в воротнике подбородок и сидела так, словно укрывшись в палатке. Иногда проводила в этом положении все время его визита. «А знаешь, когда я в последний раз была в Принстоне? Я-то все помню. Была там по приглашению губернатора. В его особняке. Здесь, в Принстоне, в его особняке. Обедала в губернаторском особняке. Мне было двадцать два — вечернее платье, и зуб на зуб не попадает от страха. Его шофер заехал за мной в Элизабет, и я, в своей короне, танцевала с губернатором Нью-Джерси. Так как же этослучилось? Как получилось, что я оказалась здесь?Виноват — ты. Не отходил от меня ни на шаг. Хотел заполучить меня. Хотел жениться! А я хотела стать учительницей. Вот чего я хотела! Работа у меня была бы. Она ждаламеня. Учить детишек музыке, как это принято было в Элизабет, и не якшаться с парнями — ничего больше мне не надо было. Я никогда не хотела стать „Мисс Америка“. Я никогда не хотела замуж. Но ты не давал мне вздохнуть, глаз с меня не спускал! Я хотела всего лишь получить диплом в колледже и работать. Зачем я уехала из Элизабет? Надо было остаться там навсегда. Знаешь, чем стал для меня титул „Мисс Нью-Джерси“? Он разрушил мне жизнь. Мне нужна была только стипендия для Дэнни. Чтобы он поступил в колледж, и папе не нужно было платить. Если б у папы не случился этот инфаркт, я никогда не участвовала бы в конкурсе на „Мисс округ“. Зачем он мне? Я просто хотела выиграть деньги, чтобы Дэнни поехал в колледж, а у папы не было бы необходимости платить. Я вышла на конкурс не потому, что хотела, чтобы на меня пялились, а потому, что хотела помочь семье. Но потом появился ты. Ты! Эти руки! Плечи! Нависал надо мной со своей проклятой челюстью.Самец, от которого не избавиться! Не давал шагу пройти. Куда бы я ни повернулась, всюду торчал мой дружок, слюни пускал от восторга, что я королева красоты. Вел себя как школяр!Мечтал, чтоб я стала принцессой?.И смотри, к чему это привело. Я в дурдоме. Принцесса — в дурдоме».
Год за годом она будет изумляться, как это произошло, и во всем обвинять его, а он будет носить ей ее любимые кушанья, фрукты, конфеты, пирожные, надеясь, что она согласится съесть что-нибудь кроме хлеба с водой, и журналы, надеясь что она сможет сосредоточиться и почитать хотя бы полчаса в день, и одежду, чтобы она могла гулять в саду клиники, приспосабливаясь к погоде и сменяющим друг друга сезонам. Каждый день в девять вечера он будет складывать все принесенное в ее шкафчик, обнимать ее, целовать на прощание, еще раз обнимать и говорить, что завтра, после работы, он снова приедет, а потом ехать час в темноте до Олд-Римрока, вспоминая, как исказилось ее лицо, когда за пятнадцать минут до конца впускного времени нянечка осторожно просунула голову в дверь и мягко напомнила мистеру Лейвоу, что пора уже собираться и уходить.