Американская повесть. Книга 1
Шрифт:
— Будь она навеки проклята! — вопила мать. — Чтоб ей всю жизнь есть камни да грязь с улицы! Чтоб ей всю жизнь спать в канаве и солнца не видать! Чтобы свет белый…
— Ладно, хватит, — оборвал ее сын. — Заткнись, надоело уже!
Мать подняла к потолку страдальческий взгляд и зашептала:
— Вот чертовка, а, Джимми? И кто бы мог подумать, Джимми, что в нашей семье, у нас, вырастет такая мерзавка. Сколько раз я ей говорила, что прокляну, если она по кривой дорожке пойдет. Воспитывала я ее воспитывала, говорила с ней говорила — и вот на тебе:
Слезы катились по ее морщинистым щекам, руки дрожали.
— …Вот ведь когда соседка наша, Сэди Макмалистер, на улицу пошла по милости того парня, который на мыловаренной фабрике работал, я нашей Мэг говорила, что если…
— Ну, это другое дело, — снова прервал ее Джимми. — Сэди, конечно, была симпатичная и вообще… Но это не то же самое, поняла? Не то же самое, что Мэгги, поняла? У Мэгги все по-другому. — Он попытался словами выразить то, в чем всегда был подсознательно убежден: намеренно совратить с правильного пути можно любую сестру на свете, кроме его собственной.
Внезапно он вновь разразился бранью:
— Я с этим скотом, который ее загубил, разберусь! Я его убью! Он думает, что умеет драться, а посмотрим, как он, голубчик, запоет, когда моих кулаков попробует! Да я им всю улицу вытру! — И он в бешенстве выскочил за дверь.
Оставшись одна, мать подняла голову, в мольбе воздела руки и вскричала:
— Будь она навеки проклята!
В полутьме подъезда Джимми различил группку женщин, наперебой о чем-то судачивших. Джимми прошел мимо, и они не обратили на него никакого внимания. Он услышал, как одна из них, захлебываясь от возбуждения, рассказывала:
— …Да она всегда была нахалкой! Стоит какому-нибудь парню в дом войти — она уж тут как тут. Моя Анни говорит, что эта бесстыдница даже у нее пыталась парня отбить! Ее парня — мы все еще отца его знавали.
— А я давно уже все знала, года два, — торжествующе возвестила другая. — Да-да, года два назад, а то и больше, я муженьку своему сказала: «Девчонка эта, Джонсонов, ох и дурная». А он мне: «Ерунда!» А я ему: «Ерунда так ерунда. Да только я кое-что знаю! Ну, ничего, когда-нибудь все узнают. Дай только срок!» Так и сказала: «Дай только срок!»
— Да любой, у кого глаза на месте, видел, что нехорошая она девчонка. Я всегда говорила, что добром она не кончит.
На улице Джимми повстречал друга.
— Чего случилось? — спросил тот.
Джимми все объяснил и добавил:
— Я ему так накостыляю, что он стоять после не сможет!
— Да будет тебе! — увещевал друг. — Что толку-то? Ну заберут тебя, начнут допытываться: что да как. Да еще оштрафуют долларов на десять! И все дела!
Но Джимми был непреклонен:
— Он все кулаками своими хвалится, ничего, у меня он по-другому запоет.
— Да ну, — возражал друг, — что толку-то?
XI
На углу здание со стеклянным фасадом бросало желтые отблески на мостовую. Распахнутые двери салуна зазывно манили прохожих
Внутри салун был обклеен обоями оливковых и бронзовых тонов, под кожу. Вдоль одной из стен тянулась сверкающая псевдомассивная стойка бара. За ней до самого потолка высился огромный буфет под красное дерево. На его полках поблескивали пирамиды бокалов, которыми никто никогда не пользовался. Зеркала буфета множили их число. Среди бокалов с математической точностью были расположены лимоны, апельсины и бумажные салфетки. На нижних полках через равные промежутки стояли разноцветные графины с напитками. В самом центре этой выставки помещался никелированный кассовый аппарат. Во всем ощущалось изобилие и геометрическая правильность расположения.
Напротив бара, на стойке поменьше, красовался целый набор тарелок, полный обломков сухого печенья, кусочков ветчины, остатков сыра и плавающих в уксусе корнишонов. Все это напоминало о хватающих грязных руках и жующих ртах.
Пит, в белом пиджаке, выжидательно склонился за стойкой бара к тихому незнакомцу.
— Пива! — сказал тот.
Пит принес полную, с пеной через край кружку и поставил на стойку бара.
В этот момент резко откинулась, стукнув о стену, легкая бамбуковая занавеска: вошел Джимми со своим спутником. Они нетвердо, но воинственно направились к бару и мутными глазами, моргая, уставились на Пита.
— Джина! — сказал Джимми.
— Джина! — повторил его спутник.
Пит пустил им по стойке бутылку и два стакана, а сам, наклонив голову, принялся усердно тереть салфеткой блестящее дерево. Вид у Пита был настороженный.
Джимми и его спутник не сводили глаз с бармена и громко, презрительно обсуждали его.
— Хорош красавчик, правда? — посмеивался Джимми.
— Ну еще бы! — ухмылялся его спутник. — Первый сорт! А на рожу посмотреть — так потом всю ночь во сне кувыркаться будешь!
Тихий незнакомец отодвинулся вместе с кружкой подальше, приняв рассеянный вид.
— Нет, ты только посмотри, какой парень — закачаешься!
— Да и фигура — хоть куда!
— Эй, ты! — властно крикнул Джимми. Пит медленно подошел с мрачным, вытянутым лицом и проворчал:
— Чего беситесь? Не в себе, что ли?
— Джина! — сказал Джимми.
— Джина! — повторил его спутник.
Пит с бутылкой опять возник перед ними, и они рассмеялись ему в лицо. Спутник Джимми, видимо вовсю развеселившись, указал на Пита грязным пальцем и обратился к Джимми:
— Слушай, а что там такое за стойкой?
— Вроде как чурбан, — ответил Джимми, и друзья громко захохотали.
Пит шмякнул бутылку на стойку и обратил к ним страшное лицо. Он оскалился и беспокойно передернул плечами.
— Вот что, вы ко мне лучше не лезьте, — сказал он. — Пейте свой джин и выметайтесь отсюда по-хорошему.
В тот же миг улыбки на лицах двух друзей сменились выражением оскорбленного достоинства, и оба разом воскликнули:
— А кто к тебе лезет-то?