Американская трагедия
Шрифт:
Он колебался лишь какую-то долю секунды, когда в нем заговорило прошлое, потом сказал:
– Что ж, я... я тоже выпью рейнвейна с сельтерской.
Он понимал, что такой ответ - самый легкий и безопасный. Невинный характер этой смеси - рейнвейна с сельтерской - уже был подчеркнут Хеглендом и остальными. И все же Ретерер заказал себе именно рейнвейн, это обстоятельство, как чувствовал Клайд, делало и его собственный выбор не столь заметным и смешным.
– Что делается!
– в притворном отчаянии воскликнул Хегленд.
– Он тоже хочет пить рейнвейн с сельтерской! Давайте что-нибудь предпримем, а то, видать, наша вечеринка кончится к полдесятому.
Дэвис Хигби, гораздо более резкий и шумный, чем можно было предполагать по его приятной внешности, повернулся к Ретереру:
– Чего ты спозаранку завел эту муру насчет рейнвейна с сельтерской. Том? Не хочешь повеселиться сегодня?
– Я же сказал почему, - ответил Ретерер.
– И потом, когда мы в прошлый раз зашли в тот притончик, у меня было сорок долларов, а вышел я оттуда без единого цента. На этот раз я хочу знать, что со мной творится.
"Тот притончик", - подумал Клайд, слушая разговор. Значит, после ужина, когда все порядком выпьют и поедят, они отправятся в одно из тех мест, которые называются притонами, в такой дом. Тут не могло быть никаких сомнений. Он понимал, что это значит. Там будут женщины... дурные женщины... развратные женщины... Но как же он? Неужели он тоже...
Впервые в жизни Клайду представлялась возможность, которой он давно жаждал: узнать наконец великую, соблазнительную тайну, что так давно влекла его и сбивала с толку, манила, но и пугала. Хотя он много думал обо всем этом и о женщинах вообще, он никогда еще не был близок ни с одной. А теперь... теперь...
Он вдруг почувствовал, что его бросает то в жар, то в холод. Лицо и руки стали горячими и влажными, он ощущал, как пылают его щеки и лоб. Странные, быстрые, заманчивые и тревожные мысли проносились в его мозгу. Мороз пробегал по коже. Он невольно рисовал себе соблазнительные вакхические сцены - и тотчас пытался выбросить их из головы, но напрасно: они возвращались снова. И ему хотелось, чтобы они возвращались, - и не хотелось... И за всем этим скрывался испуг. Но неужели же он такой трус? Остальных все предстоящее ничуть не тревожило. Они были очень веселы. Они смеялись и подшучивали друг над другом, вспоминая кое-какие забавные истории, которые произошли с ними во время последнего кутежа.
Но что подумала бы его мать, если б узнала? Мать! Он не смел думать ни о ней, ни об отце и поспешил прогнать мысль о них.
– А помнишь, Кинселла, ту маленькую, рыженькую, в доме на Пасифик-стрит?
– воскликнул Хигби.
– Она еще упрашивала тебя бежать с ней в Чикаго?
– Конечно, помню, - усмехнулся Кинселла, наливая себе мартини: ему как раз подали вино.
– Она даже хотела, чтобы я бросил отель. Обещала, что поможет мне взяться за какое-нибудь дело. Говорила, что мне вовсе не придется работать, если я останусь с ней.
– Да, тогда у тебя была бы только одна работа!
– заметил Ретерер.
Официант поставил перед Клайдом бокал рейнвейна с сельтерской. Глубоко взволнованный, заинтересованный, восхищенный всем слышанным, Клайд поднял бокал, пригубил вино, нашел, что оно нежно и приятно, и залпом выпил. Он был так занят своими мыслями, что сам не заметил, как это получилось.
– Молодчина, - сказал Кинселла самым дружеским тоном.
– Эта штука тебе понравится.
– Да, это совсем неплохо, - ответил Клайд.
А Хегленд, видя, как быстро идет дело, и понимая, что Клайд - совсем еще новичок в этой компании и нуждается в поддержке и одобрении, подозвал официанта:
– Послушай, Джерри!
– И прибавил так, чтобы не слышал Клайд: - Того же самого, да побольше...
Ужин продолжался. Было уже около одиннадцати часов, когда они наконец исчерпали все интересные темы - рассказы о прежних приключениях, о прежней работе, о разных ловких и дерзких проделках. У Клайда было достаточно времени поразмыслить над всем этим, и теперь он склонен был думать, что сам он вовсе не такой уж желторотый, как кажется его приятелям. А если даже и так... Зато он хитрее большинства из них, умнее... Кто они такие и к чему стремятся? Хегленд, как стало ясно Клайду, тщеславен, глуповат, криклив, и его легко подкупить пустячной лестью. Хигби и Кинселла незаурядные и славные юноши - чванились тем, чем Клайд не стал бы очень гордиться: Хигби хвастал, что понимает кое-что в автомобилях (его дядя имел какое-то отношение к этому делу), а Кинселла - умением играть в карты и даже в кости. А Ретерер и Шил - он еще раньше заметил это - были вполне довольны своей работой в отеле, готовы были заниматься ею и впредь и ни о чем другом не мечтали. А Клайд уже теперь не мог себе представить, чтобы должность рассыльного осталась пределом всех его желаний.
В то же время он с некоторой тревогой думал о той минуте, когда все отправятся туда, где он никогда еще не бывал, чтобы делать то, чем он никогда не предполагал заниматься в таких условиях. Не лучше ли ему извиниться, когда все выйдут из ресторана? Или, может быть, выйти вместе с ними, а там тихонько скользнуть за первый же угол и вернуться домой? Он слышал, что в таких вот местах можно схватить самую страшную болезнь и что люди умирают потом жалкой смертью от низменных пороков, которые там приобретают. Его мать произносила немало речей на эту тему, хотя вряд ли толком что-нибудь об этом знала. И, однако, вот перед ним довод, опровергающий все эти страхи: его новые товарищи, ничуть не обеспокоенные тем, что они собирались делать. Наоборот, для них это очень веселое и забавное приключение - только и всего.
И действительно, Ретерер, искренне привязавшийся к Клайду - больше за его манеру смотреть, спрашивать и слушать, а не за то, что Клайд делал или говорил, - то и дело подталкивал его локтем и, смеясь, спрашивал:
– Ну, как, Клайд? Сегодня посвящение?
– и широко улыбался. Или, видя, что Клайд совсем притих и задумался, он говорил: - Не бойся, тебя не съедят, самое большее - укусят.
А Хегленд время от времени прерывал свои самовосхваления и, подхватывая намеки Ретерера, прибавлял:
– Нельзя всю жизнь таким оставаться. Так не бывает. Но в случае чего мы за тебя постоим.
Клайд, нервничая, наконец оборвал с досадой:
– Да отстаньте вы! Хватит насмехаться! Для чего это вам нужно хвалиться, что вы знаете больше меня?
Ретерер подмигнул Хегленду, чтобы тот оставил Клайда в покое, а сам шепнул:
– Не сердись, старина, все в порядке. Мы просто пошутили малость, ты ж понимаешь!
И Клайд, которому очень нравился Ретерер, быстро смягчился и пожалел, что так глупо себя выдал.
Наконец около одиннадцати часов, когда уже вдоволь наговорились, наелись и напились, вся компания под предводительством Хегленда вышла из ресторана. Бесстыдные и темные намерения не заставили их призадуматься, не вызвали в них стремления к умственному и нравственному самоисследованию и самобичеванию, - напротив, они так весело смеялись и болтали, словно их ожидала просто милая забава. С изумлением и отвращением слушал Клайд, как они вспоминали свои прежние похождения. По-видимому, всех особенно забавлял случай в притоне под названием "Дом Беттины", где они однажды побывали. Их привел туда один бесшабашный малый по прозвищу Малыш Джонс, служащий из другого отеля. Этот Малыш и еще один паренек, по имени Бирмингэм, вместе с Хеглендом, который отчаянно напился, позволили себе такие выходки, что их чуть не арестовали. Клайд слушал и с трудом верил, что эти мальчики, внешне такие порядочные и опрятные, могли проделывать подобные вещи: выходки были так грубы и отвратительны, что Клайда даже немного затошнило.