Американские боги
Шрифт:
Неделю назад в Лос-Анджелесе зарядили дожди, украсив улицы авариями, спуская грязевые оползни и обрушивая покосившиеся дома в каньоны, смывая мир в канализационные решетки, топя бродяг и бездомных, заночевавших в забетонированном канале реки. Дожди в Лос-Анджелесе всегда застают людей врасплох.
Всю неделю Билкис провела в четырех стенах. Не в силах стоять на тротуаре, она лежала, свернувшись калачиком в комнате цвета сырой печени, слушая шорох дождя по железному кожуху над кондиционером за окном. Поместив объявления в Интернет, она оставила свои приглашения на adultfriendfinder.com, LAescorts.com, Classyhollywoodsbabys.com,
Теперь, когда она, дрожа (февральские дожди ушли на восток, но принесенный ими промозглый холод остался), стоит на углу улицы, ей приходит в голову, что у нее такая же зависимость, как у шлюх, сидящих на смэке или на крэке, и от этого ей больно, и ее губы снова шевелятся. Если бы вы стояли достаточно близко к ее рубиново-красным губам, то услышали бы ее шепот: «Встану же я, пойду по городу, по улицам и площадям, и буду искать того, кого любит душа моя. – И еще: – На ложе моем ночью искала я того, которого любит душа моя. Пусть же лобзает он меня лобзанием уст своих. Я принадлежу возлюбленному моему, а он – мне».
Билкис надеется, что просвет в дождях вернет клиентов на улицы. Большую часть года она выхаживает взад-вперед два-три квартала по Сансет, наслаждаясь прохладой лос-анджелесских ночей. Раз в месяц она платит офицеру департамента полиции Лос-Анджелеса, сменившему прежнего детектива, которому она платила раньше и который исчез. Его звали Джерри Лебек, и его исчезновение оказалось для коллег полной загадкой. Он стал одержим Билкис, взялся повсюду следовать за ней пешком. Однажды днем ее разбудил шум, и, открыв дверь своей квартиры, она обнаружила Джерри Лебека, который, стоя на коленях на линолеуме, раскачивался, склонив голову, из стороны в сторону и ждал, когда она выйдет. Разбудивший ее шум был мягкими ударами его лба о ее дверь, когда Джерри клал поклоны.
Погладив его по волосам, она предложила ему войти, а позднее сложила его одежду в черный пластиковый мешок и выбросила в мусорный контейнер позади отеля в нескольких кварталах от своего дома. Пистолет и бумажник она сложила в пакет из супермаркета и, налив сверху спитой кофейной гущи и скисшего молока, завязала и бросила пакет в урну на автобусной остановке.
Она не оставляет сувениры на память.
Где-то на западе, над морем, оранжевое ночное небо вспыхивает дальней молнией, и Билкис знает, что скоро снова польют дожди. Она вздыхает. Не хочется промокнуть. Она уже решает вернуться в квартиру, принять ванну, побрить ноги – похоже, она только и делает, что бреет ноги, – и спать, спать…
Она сворачивает на боковую улочку, которая поднимается на холм, где припаркована ее машина.
Сзади ее освещают фары, замедляясь при приближении, и она с улыбкой поворачивается к улице. Улыбка застывает у нее на губах, когда она видит белый шестидверный лимузин. Мужчины в шестидверных лимузинах желают трахаться в шестидверных лимузинах, а не в уединенном святилище Билкис. И все же это может стать зацепкой на будущее.
С жужжанием опускается затемненное стекло, и Билкис с улыбкой идет к лимузину.
– Привет, дорогуша, – говорит она. – Ищешь чего-нибудь?
– Сладкой любви, – отвечает голос с заднего сиденья.
Она заглядывает внутрь, насколько это возможно через приспущенное стекло: она знает девушку, которая села в лимузин с пятью пьяными футболистами, и ее сильно изувечили, но там, похоже, только один клиент, почти мальчишка на вид. По ощущению, такой поклоняться ей не станет, но деньги, приличные деньги, что она вот-вот возьмет из его рук, – сами по себе энергия (барака, называли ее когда-то), которую она может использовать, и, сказать по правде, в такие времена каждая малость идет в дело.
– Сколько? – спрашивает он.
– Зависит от того, чего ты хочешь и как долго, – говорит она. – И можешь ли ты себе это позволить. – Она чувствует дымный запах, тянущийся из окна лимузина. Запах тлеющих проводов и перегретых компьютерных плат. Дверь открывается изнутри.
– Заплачу за что захочу, – говорит клиент.
Она наклоняется внутрь машины, оглядывается по сторонам. Больше там никого нет, только один клиент, одутловатый мальчишка, которому на вид и пить-то рано. Никого больше, поэтому она садится.
– Золотая молодежь, а? – говорит она.
– Золотее не бывает, – отвечает он, придвигаясь к ней на кожаном сиденье. Двигается он неуклюже.
Билкис улыбается.
– М-м-м, – тянет она. – Заводит. Ты, наверное, один из Интернет-миллионеров, о которых я читала.
Тут он охорашивается, раздувая щеки, как бульдог.
– Ага. И многое другое. Я техномальчик.
Машина трогается с места.
– Ну, Билкис, – говорит он, – так сколько будет стоить отсосать?
– Как ты меня назвал?
– Билкис, – повторяет он, а потом поет голосом, для пения не подходящим, «Ты нематериальная девушка в материальном мире». Есть что-то заученное в его словах, будто он не раз разыгрывал этот диалог перед зеркалом.
Она перестает улыбаться, меняется в лице, которое становится мудрее, проницательнее, жестче.
– Чего тебе надо?
– Уже сказал. Сладкой любви.
– Я дам тебе то, что ты хочешь.
Ей нужно выбраться из лимузина. Машина едет слишком быстро, чтобы выпрыгнуть, открыв дверь, но она это сделает, если не сможет заговорить ему зубы. Что бы тут ни происходило, ей это не нравится.
– Чего я хочу. Да. – Он медлит, проводит языком по губам. – Я хочу, чтобы мир был чист. Я хочу, чтобы завтра принадлежало мне. Я хочу эволюции, делегации полномочий, революции. Я хочу, чтобы мои люди вышли из зоны пониженного давления на высокое плато господствующих тенденций. Твой народ – подполье. Это неправильно. Мы должны сиять в свете прожекторов. Софиты спереди и сзади. Вы так долго сидели в глубоком подполье, что совсем ослепли.
– Меня зовут Эйша, – говорит она, – я не понимаю, о чем ты говоришь. На углу улицы работает еще одна девушка, это ее зовут Билкис, а не меня. Мы могли бы вернуться на Сансет, тогда получишь нас обеих…