Американские боги
Шрифт:
Он вернулся к коричневому «форд-эксплореру» и бросил прут на пассажирское сиденье, обтянутое белой кожей. Потом повернул ключ в замке зажигания. Часы на приборной доске показывали 6:37 утра. Город нахмурился и сверился с наручными часами, которые, мигнув, показали 13:58.
«Чудесно, – подумал он, – я провел на этом дереве или восемь часов, или минус одну минуту».
Так он и подумал, однако предпочел считать, что и те и другие часы вдруг разом решили сбиться.
Тело Тени на дереве начало кровоточить. Рана была у него в боку. Кровь вытекала из нее – медленная, густая и черная, как патока.
Тучи
Устроившись в стороне от основного лагеря у подножия горы, Белая стала лениво наблюдать за холмами на востоке. На левом запястье у нее был вытатуирован браслет голубых незабудок, и теперь она рассеянно потирала его большим пальцем правой.
Еще одна ночь прошла и сменилась утром, и все равно ничего. Опоздавшие все прибывали и прибывали – по одному или по двое. Минувшей ночью объявилось несколько существ с юго-востока, в том числе два маленьких мальчика ростом с яблоньку и что-то, что она едва разглядела, но что напоминало отрубленную голову размером с «фольксваген»-букашку. Все трое исчезли среди деревьев у подножия.
Никто им не докучал. Внешний мир как будто даже не замечал их присутствия: Белая воображала, как туристы в Рок-Сити пялятся на них через бинокли по четвертаку, смотрят прямо на пестрый табор существ и людей у подножия горы, и не видят ничего, кроме деревьев, кустов и валунов.
Холодный рассветный ветерок принес запах походного костра, смешанный с вонью подгоревшего бекона. Кто-то в дальнем конце лагеря заиграл на губной гармошке, и музыка заставила ее непроизвольно улыбнуться и поежиться. На дне рюкзака лежала книга, и она только и ждала рассвета, чтобы почитать.
В небе, чуть ниже туч, возникли две точки: маленькая и покрупнее. Ветер бросил в лицо Белой несколько капель дождя.
Со стороны лагеря подошла босоногая девочка. Остановившись у дерева, она подобрала юбку и присела. Когда она закончила, Белая окликнула ее. Девчонка подошла ближе.
– Доброе утро, госпожа, – поздоровалась она. – Битва вскоре начнется.
Кончик розового язычка прошелся по алым губам. К плечу девчонки кожаным шнурком было привязано черное вороново крыло, а еще на одном шнурке на шее висела воронья лапка. Голые руки были все в синих татуировках, в которых линии свивались в сложные орнаменты и изысканные узлы.
– Откуда ты знаешь? Девчонка усмехнулась:
– Я Маха, Маха Морриган. Когда надвигается война, я чую ее в воздухе. Я богиня войны, и я говорю, что сегодня прольется кровь.
– А-а, – отозвалась Белая. – Ладно. Как скажешь.
Она следила за малой точкой в небе, которая перекувырнулась, нырнула и стала камнем падать к ним.
– И мы будем биться, и будем убивать, всех до единого перебьем, – продолжала девчонка. – А головы заберем как трофеи войны, а их глаза и тела достанутся воронам.
Точка превратилась в птицу, парившую, расправив крылья, в порывах утреннего ветра в вышине. Белая склонила голову набок.
– Это сокровенное знание богини войны? – поинтересовалась она. – Кто победит и все такое? Кому чья достанется голова?
– Нет, – покачала головой девчонка. – Я просто чую битву, вот и все. Но мы победим? Ведь правда? Нам ведь надо победить. Я видела, что они сделали со Всеотцом. Или мы, или они.
– Ага, – отозвалась Белая. – Наверное, так.
В предрассветных сумерках девчонка улыбнулась и ушла назад в лагерь. Опустив руку, Белая коснулась зеленого ростка, травинки, проклюнувшейся из земли. И от ее прикосновения росток вытянулся, раскрылся, развернулся и преобразился, и под рукой у нее оказался зеленый бутон тюльпана. Когда поднимется солнце, цветок раскроется.
Белая поглядела на спустившегося с неба ястреба.
– Я могу тебе помочь? – спросила она.
Ястреб покружил футах в пятнадцати у нее над головой, потом медленно-медленно скользнул вниз и приземлился неподалеку. И поглядел на нее безумным взором.
– Здравствуй, дружок, – улыбнулась Белая. – Как же ты выглядишь на самом деле, а?
Переступая с лапы на лапу и подпрыгивая, ястреб неуверенно придвинулся ближе, и вот он уже не ястреб, а молодой человек. Юноша поглядел на нее, потом уставился себе под ноги в траву.
– Ты? – сказал он. Его взгляд рыскал повсюду – в небе, в траве, устремлялся к кустам. Только не на нее.
– Я, – сказала она. – Что такое со мной?
– Ты. – Он остановился, словно пытаясь собраться с мыслями; по его лицу промелькнула череда странных гримас. «Он слишком долго пробыл птицей, – подумала Белая. – Он забыл, как быть человеком».
Наконец он сказал:
– Пойдешь со мной?
– Может быть. А куда ты хочешь, чтобы я пошла?
– Человек на дереве. Ты нужна ему. Призрачная рана у него в боку. Кровь полилась, потом перестала. Думаю, он умер.
– Надвигается война. Я не могу просто так убежать. Голый юноша промолчал, только переступил с ноги на ногу, похоже, не зная, как держать равновесие, словно он привык отдыхать в воздухе или на качающейся ветке, а не на твердой земле. Потом он сказал:
– Если он умер насовсем, все кончено.
– Но битва…
– Если он потерян, не важно, кто победит.
Безумец выглядел так, словно ему нужны были одеяло, чашка сладкого кофе и кто-нибудь, кто увел бы его в теплый дом, где он мог бы дрожать и лепетать, пока не вернет себе разум. Локти он неловко прижимал к бокам.
– Где это? Неподалеку?
Он уставился на тюльпан и покачал головой:
– Далеко-далеко.
– Что ж, – ответила она, – я нужна здесь. Я не могу просто взять и уйти. Как по-твоему, я туда попаду? Знаешь ли, я не умею летать, как ты.
– Нет, – сказал Гор. – Ты не умеешь. – Тут он поднял на нее серьезные глаза и указал на другую точку, которая до того кружила над ними, а теперь ринулась вниз с темнеющих туч, все увеличиваясь в размерах. – Вот он умеет.
Еще несколько часов бессмысленного кружения по проселкам – и Город возненавидел систему глобального ориентирования так же, как ненавидел Тень. Впрочем, ненависть не греет. Он думал, что тяжело было отыскать дорогу на ферму, к гигантскому серебристому ясеню; уехать с фермы было намного труднее. Не важно, какой дорогой он ехал, в каком направлении гнал машину по узким деревенским дорогам – петляющим виргинским проселкам, которые, наверное, начали свою жизнь как оленьи тропы и путь к водопою коров, – рано или поздно он все равно оказывался у ворот с рукописной табличкой «ЯСЕНЬ».