Американские боги
Шрифт:
Жаль, что он не прихватил с собой лом.
Высвободив внутри варежки пальцы, он сжал руку в кулак и, сосчитав до трех, с силой ударил в боковое стекло со стороны водителя.
Тень ушиб руку, но стекло осталось невредимым.
Тень не сомневался, что, разбежавшись, без труда выбьет стекло ногой – если только не поскользнется и не упадет на мокром льду. А еще он боялся случайно толкнуть колымагу так, что лед под ней начнет трескаться.
Он оглядел машину, потом потянулся за антенной, которой полагалось складываться и выдвигаться, и, подергав ее из стороны в сторону, сломал у основания.
Потом загнал этот стальной крюк в механизм дверного замка глубоко между резиновой прокладкой и передним боковым стеклом. Тень покопался в механизме, дергая, двигая, толкая металлическую антенну, пока она не зацепилась за что-то. Тень резко дернул вверх.
И почувствовал, как импровизированный крюк бесполезно выскальзывает из замка.
Тень вздохнул. Загнал антенну снова и опять попытался покопаться в замке, на сей раз медленнее и аккуратнее. Он воображал, как всякий раз, когда он переминается с ноги на ногу, под ним недовольно бурчит лед. И медленно… и…
Попал. Он потянул на себя радиоантенну, замок передней дверцы щелкнул. Рукой в варежке Тень взялся за ручку, нажал и потянул на себя дверцу. Та не поддалась.
«Заело, – подумал он. – Она просто примерзла. Вот и все».
Он дернул еще раз, подошвы у него заскользили по льду. Внезапно во все стороны полетел дождь льдинок, и дверца колымаги распахнулась.
Внутри миазмы, вонь разложения и болезни, чувствовались еще сильнее. Тень начало поташнивать.
Пошарив под приборной доской, он нашел черную пластмассовую рукоять, открывающую багажник, и с силой потянул за нее.
За спиной у него раздался глухой удар, с которым высвободилась собачка замка.
Обходя машину по льду, держась за нее одной рукой, Тень скользил и хлюпал талой водой.
«Оно в багажнике», – подумал он.
Крышка багажника приоткрылась всего на дюйм. Подсунув в щель пальцы, он рывком поднял ее вверх.
В нос ему ударил тяжелый запах, который, однако, мог бы быть много худшим: на дне багажника плескалась вода, в которой плавали куски полурастаявшего льда. А еще в багажнике лежала девочка. Алый зимний комбинезон, теперь испачканный. Мышиные волосы отросли, губы плотно сжаты, так что Тени не видно было синих резиновых пластинок, но он знал, что они там. Холод задержал разложение, сохранил ее так, будто она лежала в морозильнике.
Глаза ее были широко открытыми, а на лице застыло такое выражение, словно, умирая, она плакала; слезы, застывшие у нее на щеках, так и не растаяли.
– Все это время ты была здесь, – сказал Тень трупу Элисон Макговерн. – Все до единого, кто проезжал по мосту, тебя видели. Все, кто ехал по городу, тебя видели. Каждый день мимо тебя проходили рыбаки. И никто не знал.
А потом он сообразил, какую же глупость он совершил.
Кто-то знал. Кто-то положил ее в багажник.
Он нагнулся над багажником – посмотреть, не сможет ли он вытащить ее оттуда. И, нагибаясь, всем весом оперся о машину. Большего, наверное, и не требовалось.
В это мгновение лед поддался под передними колесами – возможно, виной тому было его неосторожное движение, а возможно, просто время пришло. Капот на несколько футов ушел под черную воду озера. Через открытую дверцу со стороны водителя полилась внутрь вода. Эта озерная вода лизала теперь ноги Тени, хотя лед, на котором он стоял, пока держался. Тень тревожно огляделся по сторонам, соображая, как бы ему выбраться отсюда, но… Слишком поздно. Раздался хруст. Огромная льдина выломалась, отвесно накренилась, бросив Тень на мертвую девочку в багажнике. Задняя часть машины, а с ней и Тень рухнули в холодные воды озера. Было без десяти девять утра двадцать третьего марта.
Он успел закрыть глаза и набрать в легкие воздуха прежде, чем ушел с головой, и все же холод обрушился на него как стена, выбивая дух и саму жизнь из тела.
Тень полетел вниз, в ледяную мутную глубину. Колымага тащила его за собой.
Он под озером, в холоде и во тьме, его тянут вниз одежда, варежки и сапоги. Пальто стесняет движения, становится невообразимо тяжелым, все более массивным.
Он падал.
Тень попытался оттолкнуться от машины, но та волокла его за собой. Потом раздался внезапный удар – он услышал его всем телом, а не ушами, – и его левая нога вывернулась в колене, ступня оказалась зажата под машиной, когда та легла наконец на дно озера. Его захлестнула паника.
Тень открыл глаза.
Он знал, что здесь темно. Рассудок подсказывал, что на дне темно, что в этой темноте невозможно ничего разглядеть, и тем не менее он видел – он видел все. Он видел белое лицо Элисон Макговерн, которая уставилась на него из открытого багажника. Перед ним маячили и другие машины – колымаги прошлых лет, силуэты темных остовов в темноте, наполовину погруженные в озерный ил.
Не оставалось ни тени сомнения: в багажнике каждой – мертвый ребенок. Их тут было более сотни… Каждая колымага в свой год стояла на льду на виду у всего города все долгие зимние месяцы. И под каждой лед треснул, предавая ее холодным водам озера, когда зима уступала права весне.
Вот где они покоились: Лемми Хотала и Джесси Ловат, Сэнди Ольсен и Джо Минг, и Сара Линдквист, и все остальные. На дне, где холод и безмолвие…
Тень попытался высвободить ногу. Та застряла намертво, а давление в легких все нарастало. В ушах возникла острая, невероятная резь. Он медленно выдохнул, и воздух пузырьками поплыл вверх мимо его лица.
«Скоро, – думал он, – скоро мне придется вдохнуть. Или я задохнусь».
Согнувшись, он подсунул обе руки под бампер колымаги и что было сил дернул вверх. Ничего.
«Это только остов машины, – сказал он себе. – Мотор сняли. А мотор – самое тяжелое, что есть в автомобиле. Ты сможешь. Просто толкни».
Он толкнул.
Мучительно медленно, по доле дюйма за раз, машина заскользила вперед по илу. Тень выдернул из-под нее ногу, оттолкнулся и попытался всплыть в холодной озерной воде. И не сдвинулся с места. «Пальто, – сказал он самому себе. – Все дело в пальто. Оно за что-то зацепилось». Высвободившись из рукавов, он онемелыми пальцами стал теребить застежку-молнию и под конец просто дернул обеими руками за полы, чувствуя, как с треском расходится ткань. Поспешно освободившись из его объятий, он оттолкнулся от крыши вверх, прочь от машины.