Американские просветители. Избранные произведения в двух томах. Том 2
Шрифт:
Изменить права наследования, с тем чтобы земли всякого человека, скончавшегося без завещания, делились поровну между всеми его детьми или другими родственниками.
Распределять рабов подобно прочему движимому имуществу между ближайшими родственниками.
Получать деньги на все общественные расходы, будь то расходы общей казны, церковного прихода или округа (как-то: помощь бедным, постройка мостов, зданий местных органов управления и пр.), от обложения граждан налогом пропорционально их собственности.
Нанимать предпринимателей для поддержания в исправности государственных дорог и компенсировать ущерб лицам, через земли которых должны проходить новые дороги.
Точно определять правила, по которым подданные другого государства, проживающие в данной стране, могут стать гражданами этой страны и граждане этой страны стать подданными другого государства.
Установить религиозную свободу на самой широкой основе.
Освободить всех рабов, родившихся после принятия настоящего акта. В самом билле, о котором доложили члены комиссии, такого предложения не было; но была подготовлена поправка, содержащая это предложение; эта поправка должна была быть предложена законодательной власти по принятии билля. Кроме того, в поправке указывалось, что дети рабов должны оставаться со своими родителями до определенного возраста; затем их следует приобщать за государственный счет к возделыванию земли, ремеслам или наукам, смотря по их наклонностям. По достижении восемнадцати лет лицами женского пола и двадцати одного года лицами мужского пола их следует поселять в соответствующих местах в зависимости от конкретных обстоятельств. При этом их необходимо обеспечить оружием, домашней утварью, орудиями труда, семенами, несколькими полезными домашними животными (самцом и самкой) и другим, объявить свободным и независимым народом, предоставить им свою помощь и защиту, пока они не окрепнут... В то же время следует отправить суда в другие части света за равным количеством белых поселенцев и побудить последних обосноваться здесь за надлежащее вознаграждение. Возможно, спросят, почему бы не оставить черных здесь и не включить их в штат, сэкономив таким образом на ввозе белых поселенцев. [Ответ таков]: глубоко укоренившиеся предрассудки, свойственные белым; десятки тысяч воспоминаний о несправедливостях, перенесенных черными; новые провокации; реальные различия, созданные природой, и много других обстоятельств будут делить нас на два лагеря и вызовут такие общественные потрясения, которые, возможно, окончатся не иначе как истреблением той или другой расы... К этим политическим возражениям можно добавить еще другие, физического и морального порядка... Дальнейшее наблюдение может подтвердить или нет предположение, будто природа была к ним, [неграм], менее щедра, наделяя их умственными способностями; но душой, я полагаю, она их не обидела. Склонность к воровству, за которую клеймят [негров], объясняется их положением, а не отсутствием морали. Человек, на стороне которого не существует никакого права собственности, возможно, чувствует себя менее обязанным уважать законы, установленные в угоду другим. Когда мы приводим доводы в свою пользу, мы прежде всего заявляем: чтобы законы были справедливыми, они должны соответствовать праву; без этого они являются
Но рабы, о которых говорит Гомер, были белыми. Несмотря на эти соображения, которые должны ослабить уважение рабов к имущественным законам, среди них можно найти многочисленные примеры самой непреклонной честности и не меньшей, чем у их более образованных хозяев, благожелательности, благодарности, непоколебимой преданности... Мнение, будто они стоят ниже по умственным способностям и воображению, следует высказывать с большой осторожностью. Чтобы сделать общий вывод, необходимо провести много наблюдений даже в тех случаях, когда субъект может подвергаться анатомированию, рассмотрению под микроскопом, тепловому или химическому анализу. Мы учитываем и многое другое, когда вопрос касается способности, а не состояния, а именно: когда способности не поддаются детальному изучению во всех отношениях; когда условия, в которых проявляются способности, различны и переплетаются по-разному; когда влияние имеющихся или отсутствие каких-то условий не поддается никакому учету. Разрешите мне, кроме того, добавить еще одно весьма деликатное обстоятельство: наше окончательное суждение может низвести всю расу людей на более низкую ступень, чем та, на которую творец, возможно, их поставил. К своему стыду, следует сказать, что, хотя в течение ста пятидесяти лет перед нашими глазами прошли расы черных и красных, мы никогда не рассматривали их с точки зрения естественной истории. Я высказываю только как предположение, что черные, независимо от того были ли они первоначально отдельной расой или время и обстоятельства выделили их, стоят ниже белых по физическому и духовному развитию {3}. Не противоречит опыту предположение, будто различные виды одного и того же рода или разновидности одного и того же вида могут обладать различными качествами. Разве любитель естественной истории, рассматривающий все градации животного мира с философских позиций, не простит попытку сохранить эти градации в области человеческого рода такими же отчетливыми, какими их создала природа? Злополучное различие в цвете и, возможно, способностях — значительное препятствие для эмансипации этого народа. Многие их защитники, желая отстоять свободу человеческой натуры, стремятся также защищать ее достоинство и красоту. Некоторые, озадаченные вопросом: «Что же делать с ними дальше?» — объединяются в оппозицию к тем, кто движим лишь низменной жадностью. У римлян эмансипация требовала одного лишь усилия. Освобожденный раб мог смешиваться [со свободными], не оскверняя крови своего владельца. У нас же необходимо нечто иное, еще неизвестное истории. После освобождения рабы должны быть удалены за пределы, позволяющие смешиваться [с белыми] {4}...
Другим предметом пересмотра [законов] является [необходимость] более широкого распространения знаний среди людей. В поправках к биллю предлагается, чтобы каждый округ был разбит на небольшие районы площадью 5—6 кв. миль, называемые «сотнями». В каждом таком районе должна быть открыта школа, где бы обучали чтению, письму и арифметике. Учителей должна оплачивать «сотня». Детей первые три года следует обучать бесплатно, а если они пожелают продолжать учение, им следует за него платить. Эти школы должны инспектироваться, причем инспектор обязан ежегодно отбирать наиболее одаренных мальчиков из числа тех, родители которых слишком бедны, чтобы дать возможность своему ребенку продолжить образование. Таких детей следует направлять в одну из средних школ {5}. 20 учеников могут быть направлены в различные части страны для обучения греческому и латинскому языкам, географии и математике. В средней школе через год или два года следует проводить испытания среди отобранных мальчиков. Самый одаренный ученик продолжает заниматься еще 6 лет, остальные прекращают учение. Таким образом, 20 наиболее одаренных учеников будут ежегодно освобождаться от платы, их будут обучать в средней школе за государственный счет. После шести лет обучения половина учеников прекращает учиться (возможно, из их числа средняя школа будет пополняться будущими учителями); другая половина, отобранная по превосходству в способностях и по наклонностям, должна направляться в колледж Уильяма и Мэри {6}еще на 3 года для изучения избранных по желанию наук. Предполагается расширить программу обучения... и охватить все прикладные науки. Конечным результатом всей системы образования будет обучение всех детей штата чтению, письму и элементарной арифметике; ежегодное выявление десяти самых способных детей, хорошо обученных греческому и латинскому языкам, географии и математике; ежегодный выпуск десяти учеников, еще более одаренных, которые помимо указанных предметов получат подготовку в таких науках, к которым они обнаружили особое призвание; более зажиточная часть населения сможет продолжать обучение своих детей за свой счет. Основной целью настоящего закона является предусмотрение образования с учетом возраста, способностей и положения каждого; он должен обеспечить свободу и счастье каждому. Детальным рассмотрением вопроса будут заниматься липа, ответственные за осуществление закона. Первым этапом обучения должны быть школы «сотен», в которых будут обучаться народные массы. Здесь будут заложены основы будущего порядка. Вместо того чтобы давать в руки детям Библию и Евангелие в возрасте, когда они недостаточно созрели для религиозных вопросов, их память можно загрузить более полезными фактами из греческой, римской, европейской и американской истории. Им можно, кроме того, внушить начальные элементы нравственного поведения. По мере дальнейшего развития и упрочения их взглядов их можно научить добиваться величайшего счастья, показывая, что оно не зависит от условий жизни, в которых они случайно оказались, а всегда является результатом чистой совести, доброго здоровья, рода занятий и свободы во всех справедливых делах. Те, кто на средства родителей или на государственный счет будут направляться для продолжения обучения, поступят в среднюю школу, представляющую собой следующую ступень; здесь их будут обучать языкам. Мне говорят, что в Европе изучение греческого и латинского языков выходит из моды. Я не знаю, чем это объясняется. Но для нас было бы весьма неразумно следовать этому примеру. Существует определенный период в жизни человека, скажем от 8 до 15—16 лет, когда дух и тело еще недостаточно окрепли для работы, требующей напряженных усилий. Если в этом возрасте человека перегружать, он становится жертвой преждевременного развития. Вначале этим молодым и нежным существам льстит, что на них смотрят как на взрослых, когда они по существу еще дети; а позже это приводит к тому, что их считают детьми, когда они уже должны быть взрослыми. В это время память наиболее восприимчива и цепко схватывает впечатления. А поскольку изучение языков является главным образом функцией памяти, представляется целесообразным именно в этот достаточно продолжительный период овладевать наиболее полезными языками, как древними, так и современными. Я не хочу сказать, что язык — наука. Это лишь орудие для овладения наукой. Но время, потраченное на заготовку орудия для будущей работы, нельзя считать потерянным, в особенности потому, что в этом случае книги, переданные в руки молодого человека с целью изучения языков, могут одновременно запечатлевать в его уме полезные факты и добрые принципы. Если этот период жизни проходит в праздности, дух становится вялым и слабым, каким может стать и тело, если его не тренировать. Дух и тело во время своего роста, расцвета и упадка находятся в слишком строгом и очевидном согласии, чтобы возникла опасность ошибки при переходе в рассуждениях от одного к другому. По достижении требуемого возраста предполагается, что молодых людей будут направлять из средних школ в университет — это третья, и последняя, ступень. Здесь они смогут изучать науки, наиболее отвечающие их вкусам. Этой частью нашего проекта, которая предусматривает отбор одаренных юношей из бедняков, мы надеемся помочь штату извлечь пользу из тех талантов, которые природа щедро рассеяла как среди бедных, так и богатых и которые бесполезно гибнут, если их не отыскивать и не развивать. Но самое важное и самое разумное в этом законе то, что люди получают возможность стать надежными и главными блюстителями собственной свободы. С этой целью, как уже было отмечено выше, предлагается на первой стадии обучения, когда они получают общее образование, изучать в основном историю. История, сообщая знания о прошлом, позволит людям оценивать будущее; она даст возможность воспользоваться опытом других времен и народов; она сделает народ судьей над действиями и замыслами людей; она научит распознавать истинные цели, под какой бы маской они ни скрывались; и, зная все это, научит расстраивать [дурные] планы. Любое правительство в мире проявляет некоторые черты человеческой слабости, имеет [хотя бы] в зародыше коррупцию и вырождение, которые ловкость может обнаружить, а злоба постепенно раскрывать, развивать и использовать. Каждое правительство идет к вырождению, когда доверяется лишь правителям народа. Именно народ является единственным надежным хранителем правительства. И чтобы сделать народ также надежным, необходимо в какой-то степени усовершенствовать его дух. Это, конечно, не единственно необходимый, хотя и существенно важный, момент. Внесение поправок в нашу конституцию должно помочь народному образованию. Весь народ должен оказывать влияние на правительство. Если каждый индивидуум из массы народа будет участвовать хотя бы в какой-то степени в элементарном управлении, правительство будет в безопасности, так как коррупция всей массы превысит возможности частных источников благосостояния, а народные деньги не могут быть получены иным путем, кроме взимания налогов с населения. В этом случае каждый вынужден был бы сам себя оплачивать. Правительство Великобритании подвержено коррупции, так как лишь один человек из десяти имеет право голоса при выборах в парламент. Таким образом, лица, покупающие правительство, получают 9/10 своей цены чистого дохода. Некоторые думают, что коррупцию может сдержать предоставление избирательного права наиболее зажиточной части населения. Но более эффективно ее удержало бы в границах распространение этого права на народные массы, которые бы ни во что не ставили средства коррупции.
И наконец, в поправках к биллю предлагается открыть публичную библиотеку и картинную галерею, выделяя ежегодно определенную сумму денег на приобретение книг, картин и скульптур.
Первыми поселенцами на этой земле были эмигранты из Англии, последователи англиканской церкви именно той поры, когда ею была одержана полная победа над верующими других вероисповеданий. Получив право издавать, контролировать и проводить в жизнь законы, они проявили ту же нетерпимость в здешних местах, как и их собратья пресвитериане, переселившиеся на север Америки. Бедные квакеры бежали из Англии от преследования. Они смотрели на эти новые земли как на убежище, где можно получить гражданскую и религиозную свободу; но они нашли эти земли свободными лишь для правящей секты. По ряду актов законодательной ассамблеи Вирджинии от 1659, 1662 и 1693 гг. родителей, которые отказывались крестить своих детей, карали как преступников, запрещались как незаконные сборища квакеров; взыскивался штраф с каждого судовладельца, если он доставлял в штат квакера; издавались приказы, по которым те, кто уже находился здесь, и те, кто еще мог приехать, заключались в тюрьму до тех пор, пока они не отрекутся от своей страны; обещалось более мягкое наказание за первое и второе возвращения и смерть — за третье; всем лицам запрещалось устраивать (религиозные] сборища в своих домах или вблизи них, принимать отдельных лиц или распространять книги, защищающие их догматы. Если здесь не было казней, как в Новой Англии, то это не из-за терпимости церкви или законодательной власти, как можно заключить из самого закона, но в силу исторических обстоятельств, о которых нам ничего не известно. Англичане сохраняли всю власть в штате почти столетие. Затем начали проникать иные взгляды и появилось стремление правительства поддерживать свою церковь, что привело в равной мере к праздности духовенства. К началу революции две трети населения были диссидентами {7}. Законы действительно все еще угнетали их, но дух одной стороны был умеренным, а другая вводила ограничения, что вызывало уважение.
Существующее состояние наших законов о религии таково. Майский конвент 1776 г. в своей декларации прав объявил истинным и естественным правом свободу исповедания религии; но когда на основе этой декларации приступили к изданию правительственных декретов, то, вместо того чтобы принять все принципы, провозглашенные в «Билле о правах», и охранять их законодательной санкцией, пренебрегли тем, что защищало наши религиозные права, оставив их без изменения. Тот же конвент, однако, когда он стал Генеральной ассамблеей в октябре 1776 г., отметил все акты парламента, по которым считалось преступным оказывать поддержку различным взглядам в вопросах религии и проявлять терпимость к посещениям церкви, ко всякого рода богослужениям; был отменен также закон, по которому духовенству выплачивалось жалованье, причем было провозглашено в октябре 1779 г., что закон этот отменен навечно. Таким образом, поскольку узаконенные притеснения религии были уничтожены, у нас остались теперь лишь те притеснения, которые установлены обычным правом или актами нашей ассамблеи. В обычном праве ересьсчиталась великим преступлением, которое наказывалось сожжением. Ее определение предоставляли церковным судьям, которым давалось право обличения в греховности, пока Статут I Ел. (гл. 1) не ограничил это, объявив, что ничто не должно считаться ересью, кроме того, что было установлено в качестве таковой авторитетом канонических священных писаний, или одним из четырех первых церковных соборов, или другим собором, имеющим в качестве основания своего решения простые и выразительные слова священных писаний. Поскольку ересь, ограниченная таким образом, была преступлением против обычного права, наш акт ассамблеи, принятый в октябре 1777 г. (гл. 17), обращает на это внимание общего суда, объявляя, что юрисдикция этого суда распространяется на все вопросы обычного права. Судебное постановление выполняется по предписанию «De haeretico comburendo» {8}. По нашему акту Законодательной ассамблеи 1705 г. (гл. 30), если человек, воспитанный в христианской вере, отрицает существование бога или троицы, или утверждает, что есть больше, чем один бог, или отвергает истинность христианской религии или божественный авторитет священных писаний, он может при первом нарушении [закона] подвергаться наказанию, состоящему в лишении его права занимать какой-либо пост — церковный, гражданский или военный; при втором нарушении он не будет иметь права возбуждать против кого-либо судебного дела, принимать дары или получать наследство, быть опекуном, душеприказчиком или выполнять служебные обязанности и при трехгодичном заключении лишается права иметь поручителя. Право отца опекать своих детей заключено в законе о праве опеки, причем, если отца лишают этого права, дети могут быть разлучены с ним и переданы властью суда в руки людей более правоверных. Вот краткая характеристика того религиозного рабства, которое согласился сохранить народ, жертвовавший своей жизнью и судьбой ради установления гражданской свободы. Грех, по-видимому, недостаточно искоренен, поскольку действия духа и тела подвергаются насилию законов. Но наши правители не могут иметь власти над такими естественными правами, если только мы их не передали им. Прав [на свободу] совести мы никогда не передавали, мы не могли их передать. Мы отвечаем за них перед своим богом. Законодательные власти государства распространяются только на такие действия, которые оскорбляют других. Но меня не оскорбляет, если мой сосед заявит, что существует двадцать богов или ни одного. Это не задевает мой карман, и от этого у меня не ломается нога. Если скажут, что на его свидетельские показания в суде нельзя положиться, отвергните это и заклеймите того, кто это скажет. Принуждение может испортить человека еще больше — он станет лицемером, но никогда не будет более честным. Это может лишь заставить его упорствовать в своих заблуждениях, но не излечит его. Разум и свободное исследование — единственная действенная сила против заблуждения. Дайте им волю, и они поддержат истинную религию тем, что каждую ложную заставят предстать перед своим судом и подвергнут ее исследованию. Они — естественные враги заблуждений, и только заблуждений. Если бы римское государство не разрешило свободного исследования, христианство никогда не смогло бы распространиться. Если бы свободному исследованию не потворствовали в эпоху Реформации, нельзя было бы избавиться от извращений христианства. Если свободное исследование теперь пресечь, нынешние извращения будут защищены и новые будут поощряться. Если бы государство должно было прописывать нам лекарство и диету, наше тело было бы в таком же состоянии, как теперь наши души. Так, когда-то во Франции было запрещено рвотное как лекарство и картофель как один из продуктов. Вот так же «непогрешимо» государство, когда оно устанавливает системы в физике. Галилей был предан инквизиции за утверждение, что земля имеет форму шара; государство объявило, что земля плоская, как доска, на которой режут хлеб, и Галилей был вынужден отречься от своего «заблуждения». Однако в конце концов это «заблуждение» восторжествовало — земля была признана шаром, и Декарт заявил, что она в вихре вертится вокруг своей оси. Государство, в котором он жил, было достаточно мудрым, чтобы понять, что это не вопрос гражданской юрисдикции, иначе мы все были бы вовлечены государством в вихрь. На самом деле теория вихрей разбилась, и закон тяготения Ньютона теперь более прочно утвердился на основе разума, чем если бы государство вмешалось и сделало это предметом обязательной веры. Разуму и опыту дали волю, и заблуждение перед ними отступило. Лишь заблуждение нуждается в поддержке государства. Истина может выстоять одна. Подвергнем мысль насилию: кого вы изберете в качестве судебных следователей? Ошибающихся, людей, которыми управляют дурные страсти, личные или общественные соображения. А для чего подвергать мысль насилию? Чтобы прийти к единому мнению. Но разве единомыслие желательно? Не больше, чем одинаковые лица или рост. Введите тогда прокрустово ложе, и, так как есть опасность, что люди большого роста могут побить маленьких, сделайте всех нас одного роста, обрубив ноги первым и растянув последних. Различие взглядов полезно в религии. Несколько сект осуществляют censor morum {9}друг друга. Достижимо ли единообразие? Миллионы невинных мужчин, женщин и детей с начала введения христианства были сожжены, замучены, подвергнуты штрафам, заточены в тюрьмы; и все же мы ни на дюйм не приблизились к единомыслию. К чему приводит принуждение? Одна половина мира становится дураками, другая — лицемерами. Поощряется мошенничество и обман во всем мире. Предположим, что мир населяет миллиард людей; что они исповедуют, возможно, тысячу различных религий; что наша вера лишь одна из этой тысячи; что, если бы существовало лишь одно право и оно было бы нашим, мы пожелали бы видеть 999 странствующих сект, собранных в паству нашей веры. Но против такого большинства мы не можем применить силу. Разум и убеждение — единственные практически возможные орудия. Чтобы дать им дорогу, необходимо способствовать свободе исследования. Как мы можем желать, чтобы другие способствовали этому, когда мы сами отказываемся от этого? Но каждое государство, заявляет судебный следователь, вводило какую-нибудь религию. Нет двух государств, это уже говорю я, с одинаковой религией. Является ли это доказательством непогрешимости соответствующих учреждений? Однако родственные нам штаты, Пенсильвания и Нью-Йорк, долгое время существовали вообще без введения какой-либо государственной религии. Опыт был новым и сомнительным, когда его вводили. Но он превзошел все ожидания. Эти штаты безгранично процветают. Религию хорошо поддерживают различными способами; все они достаточно хороши, вполне достаточны для сохранения мира я порядка; а если создается секта, догматы которой подрывают мораль, то здравый смысл берет верх и изгоняет их разумом и смехом, не утруждая этим государство. В этих штатах вешают преступников не больше, чем у нас. Их уже не беспокоят религиозные распри. Напротив, их гармония не имеет равной и не может быть приписана чему-то иному, кроме их безграничной терпимости, потому что ничто другое их не отличает от любой другой нации в мире. Они сделали счастливое открытие: чтобы заставить прекратить религиозные споры, на них не следует обращать внимания. Так давайте тоже воспользуемся этим экспериментом, будем вести честную игру и избавимся, пока можем, от этих тиранических законов. Правда, сейчас мы еще защищены от них духом времени. Я сомневаюсь, будет ли народ этой страны подвергаться преследованиям за ересь или заточаться в тюрьму сроком на три года за неприятие таинств троицы. Но разве дух народа непогрешим и всегда заслуживает доверия? А государство? Разве это та защита, которую мы получаем за те права, которые отдаем? Кроме того, дух времен может меняться и изменится. Наши правители могут стать продажными, народ — беспечным. Один фанатик может стать преследователем, и лучшие люди окажутся его жертвами. Никогда не будет излишним неоднократно повторять, что пора закрепить все существенные права на законной основе, пока наши правители честны и мы сами сплочены. С окончанием этой войны мы покатимся по наклонной плоскости. Тогда не будет необходимости каждый раз обращаться к народу за поддержкой. Поэтому народ будет забыт и его права попраны. Он и сам забудет обо всем, кроме единственной способности делать деньги, и никогда не будет думать об объединении, чтобы отдать дань уважения своим правам. Поэтому оковы, которые не будут сброшены с окончанием этой войны, еще долго останутся на нас и будут становиться все тяжелее и тяжелее, пока наши права не будут восстановлены или не погибнут в конвульсиях.
Трудно определить ту норму, по которой проверяются нравы народа, будь то всеобщиеили индивидуальные. Еще труднее местному жителю подвести под эту норму нравы своего родного народа, знакомые ему, вошедшие в привычку. Несомненно, на нравы нашею народа оказало неблагоприятное влияние существующее у нас рабство. Все отношения между хозяином и рабом представляют собой вечное проявление самых бурных страстей, упорного деспотизма, с одной стороны, и унижающего повиновения — с другой. Наши дети видят это и учатся подражать этому, поскольку человек — животное подражающее. Это качество лежит в основе всего его развития. С колыбели до могилы человек учится делать то, что, как он видит, делают другие. Если бы для обуздания неумеренной вспышки гнева к своему рабу родитель не мог найти сдерживающей силы в своей филантропии или себялюбии, то присутствие своего ребенка всегда должно было бы быть достаточным сдерживающим началом. Но обычно это не помогает. Родитель дает волю взрыву своих чувств, ребенок наблюдает, подхватывает выражение гнева, напускает на себя тот же грозный вид в кругу маленьких рабов, начинает бушевать; воспитанный и взлелеянный в таком духе, ежедневно упражняясь в тирании, ребенок неизбежно воспринимает это во всех отвратительных проявлениях. Человек, который может сохранить при таких обстоятельствах свою добродетель и умение держать себя,— чудо. И какие проклятия должны сыпаться на голову государственного деятеля, который, позволяя одной половине граждан попирать права другой, превращает первых в деспотов, а вторых — во врагов, разрушает моральные устои одной части населения и любимое отечество — другой. Так, если у раба может быть родина в этом мире, то она должна быть любой другой, но не той, где он рожден жить и работать на других; где он вынужден скрывать способности, заложенные в его натуре, способствовать, насколько это зависит от его индивидуальных стремлений, исчезновению человеческого рода или передавать по наследству бесчисленным поколениям, происходящим от него, свое жалкое положение. С гибелью моральных устоев народа сводится на нет и его трудолюбие. Так, в жарком климате никто не станет работать на себя, если можно заставить работать на себя другого. Справедливость сказанного подтверждается тем, что лишь весьма малое число рабовладельцев можно увидеть когда-либо за работой. А можно ли привилегии народа считать надежными, если мы устранили их единственно прочную основу — убежденность народа, что эти привилегии — божий дар, что их нельзя нарушить, не вызвав гнева божьего? Поистине я опасаюсь за свою страну при мысли, что бог справедлив; что его правосудие не может вечно дремать; что, учитывая хотя бы только численность, характер и естественные средства народа, представляется вполне вероятным поворот колеса фортуны, перестановка мест; и что это может произойти благодаря какому-то сверхъестественному вмешательству! У всемогущего нет такого свойства, которое могло бы помочь нам в этой борьбе. Но невозможно оставаться сдержанным, продолжая рассматривать эту тему с различных позиций политики, морали, естественной и гражданской истории. Мы должны удовлетвориться надеждой, что [эти взгляды] найдут себе путь в ум каждого. Я полагаю, что некоторое изменение уже ощутимо с начала настоящей революции. Характер хозяина умеряется, духовное начало раба подымается из праха его, положение становится легче, под покровительством небес подготавливаются условия для полной эмансипации, и это скорее произойдет, как подсказывает ход событий, с согласия хозяев, чем путем их ликвидации.
Наша внутренняя торговля никогда не имела большого значения. Наша внешняя торговля многое переудила с начала нынешней борьбы. За это время мы производили в своих семьях самые необходимые предметы одежды. Хлопчатобумажную ткань можно сравнить с однотипной тканью европейских мануфактур. Но наши шерстяные, льняные и конопляные ткани очень грубы, не имеют приятного внешнего вида; отсюда вытекает наше отношение к сельскому хозяйству и то предпочтение, которое мы отдаем иностранным мануфактурам. Мудро это или нет, но наш народ несомненно встанет, как только сможет, на путь увеличения добычи сырья и будет обменивать его на более тонкие ткани, чем те, которые он сам умеет производить.
Политические экономисты Европы возвели в принцип, что каждое государство должно стремиться производить для себя; этот принцип, как и многие другие, мы переносим в Америку, не учитывая различий в обстоятельствах, которые часто приводят к иным результатам. В Европе есть такие земли, которые можно обрабатывать, и такие, которые возделывать нельзя; поэтому к мануфактуре прибегают по необходимости, чтобы занять избыток населения. Но у нас есть огромные земельные просторы, где земледелец мог бы проявить свое трудолюбие. Что лучше: чтобы все наши граждане были заняты улучшением земли или чтобы часть их была отвлечена от этого с целью развития мануфактур и ремесел для другой части населения? Те, кто трудится на земле,— избранники бога, если у бога вообще могут быть избранники, души которых он сделал хранилищем главной и истинной добродетели. Это — средоточие, в котором бог сохраняет вечно живым тот священный огонь, который иначе мог бы исчезнуть с лица земли. Примера разложения нравственности нельзя найти у людей, занятых возделыванием земли, ни у одной нации, ни в какие времена. Этой печатью отмечены те, кто, не глядя на небо, на свою собственную землю и не трудясь, как это делает землепашец ради своего существования, зависят в своем существовании от случайности и каприза покупателей. Такая зависимость порождает раболепство и продажность, душит зародыш добродетели и подготавливает удобные орудия для свершения злых умыслов. Этот процесс — естественное развитие и следствие ремесел — иногда задерживался случайными обстоятельствами; но вообще в любом государстве соотношение между земледельцами и всеми другими слоями населения — соотношение между здоровой и гнилой частью государства — является достаточно хорошим барометром для измерения степени его разложения. Поскольку у нас есть земля, на которой можно трудиться, пусть никогда наши граждане не становятся к станку и не садятся за прялку. Плотники, каменщики, кузнецы нужны сельскому хозяйству. А что касается общих производственных операций — пусть наши цехи остаются в Европе. Лучше туда привозить продовольствие и материалы для рабочих, чем доставлять рабочих сюда с их нравами и устоями. Расходы на транспортировку товаров через Атлантический океан окупятся благодаря счастью и незыблемости правительства. Массы, населяющие большие города, так же способствуют поддержке чистоты государства, как язвы — организму человека. Именно нравы и дух народа сохраняют республику в силе. Вырождение народа — это язва, которая вскоре заразит его законы и конституцию.
[О необходимости восстаний]
Т. ДЖЕФФЕРСОН — Д. МЕДИСОНУ {1}
Париж, 30 января 1787 г.
...Очень хочу знать ваше отношение к недавним беспорядкам в восточных штатах {2}. Насколько мне, однако, известно, они, кажется, не угрожают серьезными последствиями. Эти штаты пострадали от нарушения путей торговли, которая еще не нашла других выходов. Это должно было привести к нехватке денег и к тому, что положение народа стало тяжелым. Это тяжелое положение породило совершенно неоправданные действия, но, я надеюсь, они не вызовут суровых репрессий со стороны правительств. Сознание находящимися у власти того, что ведение ими общественных дел было честным, возможно, вызовет [у них] слишком сильное негодование. Лица, у которых страх преобладает над надеждой, могут слишком поспешно заключить, что природа создала человека не поддающимся иному правительству, кроме как правительству силы. Такое заключение не основано ни на истине, ни на опыте. Общества существуют в трех весьма различных формах: 1) без правительства, как у наших индейцев; 2) с правительством, на которое желание каждого имеет прямое влияние, как в случае с Англией в меньшей степени и в наших Штатах — в большей; 3) с правительством силы, как во всех других монархиях и в большинстве других республик. Чтобы получить представление о бедственном существовании при последних, их следует рассмотреть. Это правление волков над овцами. Для меня не ясен вопрос, не является ли лучшим первое общественное положение. Но, думаю, что оно неприменимо к многочисленному населению. Во втором состоянии много блага. При нем массы людей наслаждаются драгоценной свободой и счастьем. Оно также имеет свои пороки; основной из них — беспокойство. Но сравните его с притеснением при монархии, и этот порок окажется ничем. Malo periculosam libertatem quam quietam servitutem {3}. Этот порок даже порождает добро. Он предотвращает вырождение правительства и питает общий интерес к общественным делам. Я считаю, что небольшой бунт время от времени — хорошее дело и так же необходим в политическом мире, как бури в мире физических явлений. Неудачные восстания действительно обычно выявляют те нарушения прав народа, которые их породили. Учет этой истины сделает честных республиканских правителей настолько мягкими при наказании мятежников, чтобы не очень сильно обескураживать их. Это — лекарство, необходимое для доброго здоровья правительства...