Американский детектив
Шрифт:
Чем дальше, тем интереснее.
— А Пол Норрис? — спросил Колдуэлл. — Гровер Фрэзи? Как вы объясните их поведение?
Сенатор улыбнулся.
— О Поле Норрисе я вам расскажу одну историю. Во время учебы в университете он занимал чудную квартиру в колледже Адамса. Из окон его спальни открывался вид прямо на колокольню католического костела. Однажды кому-то из нас пришла в голову идея, к которой присоединился и Пол. Мы поставили у него штатив, прикрепили к нему пневматическую винтовку, навели ее на колокольню и, когда
Колдуэлл улыбался и кивал. В душе он вернулся на сорок лет назад в годы своей буйной молодости.
— И что дальше?
— На следующую ночь мы это повторили, — продолжал сенатор. — Несколько католиков, живших в колледже Адамса, придя на мессу, принесли новость, которая святого отца изрядно вывела из равновесия. Пошли слухи о привидениях. — Сенатор задумался. — На третью ночь приехал епископ из Бостона, чтобы проверить все самому. Мы не обманули его ожиданий. Часы пробили тринадцать! Потом мы убрали штатив и спрятали винтовку.
Колдуэлл, который все еще улыбался, спросил:
— Ну а что было с Полом Норрисом?
Сенатор покачал головой.
— Он собирался все это продолжать. Ночь за ночью. Не мог понять, что будет лучше, если все оставим, как есть, если это останется загадкой. Среди прочих недостатков Пола было и то, что он был глуп, а я не люблю тратить время на споры с глупцами. — Он опять помолчал. — Хотя, видит Бог, политик никогда не должен надеяться, что сумеет этого избежать.
Колдуэлл ответил:
— Вы сказали, что смиряетесь с этим отчасти потому, что некоторых вещей избежать просто нельзя, что с некоторыми явлениями нужно просто смириться. Ну а как с остальными?
— Знаете, — неторопливо ответил сенатор, — у меня какое-то смутное ощущение, что это к лучшему. Почему — не спрашивайте, у меня нет никакого разумного объяснения. — И после короткого раздумья спросил: — Помните, когда в Афинах дела были плохи, царь должен был умереть? Отец Тезея бросился со скалы, потому что черные паруса Тезеевой ладьи он принял за сигнал неудачи. — Он виновато улыбнулся. — Может быть, мы — просто огромная жертва? Смешная мысль, да?
— Чтобы умилостивить богов за наши прегрешения?
Улыбка на лице сенатора медленно погасла.
— Но вы упрямы, а?
— Если вы имеете в виду, — резко ответил Колдуэлл,— мировые проблемы, проблемы нашей страны, бедности, бездомных и тому подобное — что у меня с этим общего? Я здесь решительно ни при чем.
— Это удобная позиция.
Жест Колдуэлла охватил весь зал.
— И за их проблемы я тоже не отвечаю. Правда, теперь это и мои проблемы тоже.
Сенатор молчал.
— Если вы думаете, — продолжал Колдуэлл, — что раз я проектировал это здание, то отвечаю за его дефекты, то я решительно против. Проект был и остается хорошим. Не знаю всех причин происшедшего, но мой проект здесь ни при чем.
— По-моему,
Колдуэлл внимательно посмотрел сенатору в лицо, стараясь найти на нем следы иронии. Не нашел. Ему немного полегчало.
— Вы меня спрашивали, — продолжал сенатор, — чем объяснить поведение Гровера Фрэзи. Я думаю, можно объяснить всего двумя словами: панический страх. — И он обвел взглядом зал.
В противоположном углу уже снова из транзистора доносился твердый ритм рока. Почти нагая девушка продолжала извиваться. Глаза ее были закрыты, движения полны эротизма; она была далеко отсюда. В другом углу пестрая группка людей что-то пела. Сенатор внимательно прислушался.
— То ли это «Боевая песня республики», — сказал он, — то ли «Вперед, братья, под знаменем Христа». Мои старые уши уже не могут их различить.
У бара совещались три духовных пастыря, которые участвовали в торжестве на площади: раввин Штейн и католический и протестантский священники — епископ О'Тул и преподобный Артур Уильямс.
— Я знаю очень актуальную тему для проповеди, — сказал сенатор. — Об избавлении из печи огненной. Навуходоносор был бы в восторге, вам не кажется?
Колдуэлл неожиданно заметил:
— Ну ладно. Видимо, мне придется допустить, что есть и моя вина. Не только, но в том числе.
Сенатор спрятал усмешку.
— В эти минуты это уже неважно, не так ли? — осторожно спросил он.
— Важно, особенно мне.
— А, — сказал сенатор, — это другое дело.
— В проекте нет никаких просчетов.
— Я в этом убежден.
— Но другое дело — исполнение. Тут и начинаются все проблемы. Как только человек передает свое детище в чужие руки, от него уже ничего не зависит.
— Вероятно, это мучительное ощущение, — спросил сенатор, — когда человек отдает в чужие руки то, что стоило ему столько пота и крови?
Наступила долгая пауза.
— В своем роде, — неторопливо ответил Колдуэлл, — вы очень умный человек. И понимающий. Мне уже лучше. Я чувствую себя чище. Благодарю вас— Он хотел отвернуться и уйти.
— К какой группе вы присоединитесь, — спросил сенатор, перестав скрывать усмешку, — к танцующим, поющим или к тем, кто молится?
Узкие плечи Колдуэлла облегченно распрямились. Он полуобернулся и совсем непринужденно улыбнулся.
— Возможно, я попробую все по очереди.
— Отлично. А теперь, целитель, попробуй исцелить самого себя, — ответил сенатор. И снова направился в офис.
Оттуда вышел губернатор. Его лицо оставалось непроницаемым.
— Пойдемте, Джейк, — сказал он. — Думаю, у нас есть хорошие новости. — Он помолчал. — Но если сорвется и эта попытка, то начнется настоящая паника. Возможно, она нас ожидает в любом случае. — Он снова помолчал. — Традиционная схватка у спасательных шлюпок.