Американский доктор из России, или история успеха
Шрифт:
— Согласны?! Да мы о таком даже не мечтали!..
Нам оставался только обед в доме аристократов. Приглашение было на десять вечера. Поздновато для обеда, но для бразильцев это обычное время. В половине десятого я спросил Роберта, не пора ли нам ехать.
— Владимир, если вы приедете к десяти, поставите хозяев в неловкое положение.
Он подвез нас к их дому в одиннадцать. Дверь открыл чернокожий швейцар, в ливрее, расшитой золотыми галунами. Нас провели в гостиную, увешанную старинными картинами в тяжелых рамах — очевидно, их собирали сотни лет. Обстановка тоже старинная. Черная служанка в белом переднике принесла на серебряном подносе набор аперитивов и разных бразильских орехов. Через некоторое время вошел хозяин и извинился, что жена
— Когда-то это было блюдо для рабов: богатые съедали лучшие части мяса, их слуги ели части похуже, а хвосты оставляли рабам. Но все в жизни меняется, и теперь бычьи хвосты стали считаться изысканным кушаньем…
Ну а кофе после того ночного обеда был такой ароматный и вкусный, что мы не пили, а наслаждались им.
Мало, наверное, на свете дорог, равных по красоте той, по которой мы на следующий день ехали из Сан-Пауло в Рио-де-Жанейро. Справа от нас все время был синий океан с золотыми песчаными пляжами, а слева — рощи цветущих деревьев, каких нет нигде в мире. Само слово Бразилия происходит от названия твердого дерева бразиль, которое колонисты вывозили в Европу с самого открытия страны в 1550 году.
Наша провожатая оказалась эрудированной интеллигенткой, всю дорогу рассказывала нам об истории страны, о тех местах, которые мы проезжали, повторяла, как любит Бразилию, и только раз мимоходом упомянула, что родилась в Германии, но никогда с тех пор не была на своей бывшей родине. Мы тоже только раз сказали ей, что родились и выросли в России, а теперь вот американцы. По ее лицу пробежала легкая тень… Но уж если обе стороны — русская и немецкая — оказались через полвека после войны в одной машине, да еще и на другом континенте, эмоциям прошлого тут не было места.
В Рио мы приехали поздно вечером и, едва устроившись в гостинице, в нетерпении вышли на пустой пляж. Перед нами шумно плескались волны Атлантики. Боже мой, мы в Рио-де-Жанейро!..
Три дня как зачарованные мы бродили по улицам с роскошными дворцами и церквями, гуляли в великолепном, хотя и запущенном парке, где 135 тысяч различных видов деревьев, кустов и цветов; одних только пальм там 900 видов. Поднялись с нашим гидом на самую высокую точку города, к подножию сорокаметровой статуи Христа Искупителя. Оттуда фуникулер перенес нас на другую гору, которая называется Сахарная голова. Как нам показалось, Рио в основном жил прошлым. Новые постройки — это, большей частью отели у пляжей и деловые учреждения. Нам удалось посидеть на знаменитом пляже Копакабана и попрыгать на высоких атлантических волнах. На следующий день океан так разъярился, что подошел почти вплотную к отелям. Гид объяснил: октябрь — это начало весны!
Начало частной практики
А в Нью-Йорке нас ждала осень. И приятная новость.
По выражению лица администратора госпиталя Мошела я понял, что он хочет мне что-то сообщить.
— Хочу. А ты как догадался?
— По твоей бородатой физиономии.
Он достал из ящика стола конверт:
— Мазл Тов! — То есть «поздравляю» по-еврейски. — Прислали твою лицензию.
Я рассматривал заветную бумагу, а он продолжал:
— Теперь ты полноправный хирург. Босс сказал, что ты будешь директором русской клиники, получая за это 65 тысяч в год, как все заведующие отделами.
Но это было еще не все. Мошел повел меня в кабинет, расположенный через три двери от директорского:
— Босс сказал, чтобы этот кабинет отдали тебе, а комната перед ним — для твоего секретаря. Мы уже дали объявление в газете, что ищем секретаря, владеющего английским и русским. Еще раз — Мазл Тов!
Я остался стоять, оглушенный. В кабинете был только большой письменный
Америка, через многие испытания и трудности, всегда выявляет — кто из иммигрантов чего стоит. Уже близко к шестидесяти годам мне удалось восстановить положение, которое я оставил позади.
Первое, что я сделал, — позвонил Ирине.
— С тобой говорит новоиспеченный заведующий из своего кабинета с видом на Даунтаун. Зарплата заведующего — 65 тысяч, кроме частной практики. Комната секретаря пока пустует, но госпиталь уже дал объявление в газете, ища достойного кандидата.
Слушая ее поздравления, я очень ясно представлял себе радость на ее мордочке. Сейчас начнет делиться новостью с друзьями в лаборатории.
Тут в мой кабинет стремительно вошел Виктор. Он любил производить эффект, но при этом старался не выдавать эмоций. Как ни в чем не бывало, он спросил:
— Ну как Бразилия?
— Все было о'кей, я выступил на открытии от твоего и своего имени, Илизаров сделал блистательный доклад, вроде того, что был у нас. Все прошло хорошо… Виктор, я хочу сказать о другом: спасибо тебе за все. Я не знаю, где был бы сейчас и что делал бы, если б не ты…
— Ну, ну, Владимир, не преувеличивай, ты сам достиг всего своим трудом. Я тебе скажу: я бы этого не выдержал! И экзамен в твоем возрасте не смог бы сдать. Ты доказал мне и всем, на что способен. Так что благодари самого себя. А то, что ты будешь директором русской клиники, так это выгодно госпиталю: на твое имя пойдет много русских пациентов, у них у всех страховка для неимущих, и госпиталю за них неплохо платят. У меня к тебе еще одно деловое предложение: мы теперь станем работать как партнеры. У тебя появятся свои пациенты, но я хочу, чтобы ты продолжал помогать мне на операциях. За это я буду каждый месяц платить тебе… — Он подумал, прикидывая. — Я буду платить тебе пять тысяч из тех денег, что заработаю за операции.
Предложение Френкеля давало мне шестьдесят дополнительных тысяч в год! Конечно, я обрадовался. Но это был не красивый жест, а по-настоящему деловое предложение. Я давно делал основную часть частных илизаровских операций Френкеля, но, пока у меня не было лицензии, числился ассистентом, и он мне ничего не платил. Теперь мое имя будет стоять рядом с его, как второго хирурга. Сумма была небольшой по сравнению с тем, что получит Виктор. Но не мог же я с ним торговаться! К тому же, к нему, профессору с именем, шло намного больше пациентов, чем пойдут ко мне. Предложение Виктора вместе с моей зарплатой заведующего гарантировало 125 тысяч годового заработка, и это помимо частной практики… Все эти расчеты промелькнули у меня в голове быстрее, чем я их здесь описал, — я тоже становился практичным американцем.
Когда он ушел, я перезвонил Ирине.
— Что, тебе дали новое повышение? Или у тебя уже есть секретарша из Голливуда?
— Пока нет, но Виктор предложил мне еще шестьдесят тысяч за партнерство с ним. Как думаешь, справимся?
Что думала по поводу денег Ирина и как она умела с ними справляться — это я знал хорошо. Всю нашу совместную жизнь она управляла семейным бюджетом, я никогда в него не вмешивался. Как полагается мужчине, я был добытчиком, а она, как полагается женщине, — хранительницей домашнего очага. В начале нашей совместной жизни мы были бедными, потом стали состоятельными, потом, переехав в Америку, опять стали бедными. Не просто бедными, но превратились в «пыль на дороге». Ирина тогда работала одна, за мизерную сумму, помощницей частного доктора на богатой Пятой Авеню: открывала двери пациентам, измеряла кровяное давление, но главным образом, занимала их, пока они ждали приема. А мы с сыном учились. И втроем жили мы на ее зарплату, экономя буквально на всем. Но Ирина и тогда умела справляться.