Американское время. 1970 – 1979 годы
Шрифт:
– Сергей Михайлович, вы же знаете, что у меня свободное время только вечером или в выходные дни. Замполита не найдешь.
– Ничем помочь не могу. Такие правила. Так делают все корреспонденты. Даже от серьезных изданий. Многих мы поправляем. Вот смотрите, – Егупов выну папу и показал отзывы на ряд материалов. – Пьесы, мемуары. Много чего. Мы считаем, что так писать о космосе и космонавтах нельзя. И наше мнение при опубликовании решающее.
После обеда перед личным составом выступил с лекцией по инженерной психологии доктор
После лекции, на выходе, меня остановил Береговой.
– Лесников, – я остановился. – Сколько крупных неисправностей осталось на тренажере?
– До обеда было восемь, товарищ генерал. Сейчас проверки продолжаются.
– И как ты оцениваешь испытания? – Рядом остановился начальник отдела Калнин, и я попытался перевести разговор на него. – Наверное, начальник отдела уже имеет последнюю информацию.
– Нет. Мне интересно твое мнение. Можно уже тренироваться?
– Сегодня этого сказать нельзя. Проверки продолжатся. Сегодня до глубокой ночи и завтра тоже. Когда все проанализируем, тогда можно будет принимать решение.
– Правильно мыслишь. Ну ладно. Иди, работай.
Пошел. Но не успел пройти и половины пути до тренажера, как меня догнал Почкаев.
– Василий Сергеевич, как у вас дела на тренажере?
– Окончательный вывод сделать пока нельзя. – я не понимал этого нашествия начальства на мою личность, и все в один день.
– Правильно. Нам надо принимать тренажер по – настоящему. А не говорить опять, что у нас нет людей. Вот вы говорили, что вам у Жегунова нечего было делать, а на семерке загружены полностью.
– Иван Николаевич, вас неправильно информировали. Да, у меня был похожий разговор. Речь шла о логике работы систем управления транспортного корабля и орбитальной станции. Я признал, что логика систем корабля сложнее логики систем станции. Поэтому нам в самом начале было труднее работать. Тем более, что нас перебросили на новый участок работы практически к началу испытаний, без всякой предварительной подготовки.
– Ну, что ж. Согласен. Бригаду нужно было сформировать гораздо раньше, чтобы у людей было достаточно времени на подготовку.
Разговор продолжался до входа в тренажерный корпус, но уже на другие темы.
14 МАРТА.
Сегодня на оперативке Калнин дал некоторые разъяснения по поводу моих вчерашних разговоров.
– Почкаев сообщил, что на данном этапе он не будет подписывать документы о приемке тренажера и допуске его к тренировкам. Однако прошу всех не расслабляться. Вопросы технической политики это не наше дело. Наша задача, при любом варианте развития событий, взять у промышленности как можно больше информации о тренажере, и быть готовыми к любому развитию ситуации. Второе. Будет серьезное партсобрание по вопросам приемки тренажера. Просьба ко всем. Говорите обо всем, что мешает нам работать. Но не выносите наши внутренние дрязги на всеобщее обозрение.
Делу это не поможет, но вот отстаивать
18 МАРТА.
И все-таки тренировки начались. С условностями, с корректировками и допущениями, но тренажер допущен к тренировкам, при совместной эксплуатации с промышленностью. Что это такое я уже знаю по станции, когда наши специалисты «в мыле», а представители промышленности только фиксируют свое присутствие. Они считают, что свою работу сделали.
Сегодня тренировался экипаж Филипченко – Рукавишников. Инструктор-методист экипажа Назаров Юрий Викторович. Присутствовало даже два фотокорреспондента.
Не обошлось без отказов техники. Но в целом программ тренировки выполнена.
19 и 21 МАРТА.
Тренировались Романенко с Иванченковым (инструктор-методист Мартынов Николай Иванович\ и Джанибеков с Андреевым \ инструктор-методист Марченко Евгений Иванович). В промежутках устранение замечаний и доработки. Я так понимаю, что подобный режим будет до прибытия американских астронавтов для совместных тренировок. Затем все успокоится, и будет так, как у нас на тренажере станции – обычный рабочий режим.
После обеда тренировался снова Филипченко с Рукавишниковым. Работают слажено, ни один не сидит без дела. Однажды Назаров оговорился при выдаче радиограммы, и Филипченко тут же ухватился за тангенту связи. Секунду подумал, и не стал выходить на связь.
Назаров засмеялся.
– Ишь ты. Соображает. – И пояснил. – Сейчас зоны связи уже нет. На орбите его запрос ушел бы в пустоту. А теперь он может все выяснить в очередном сеансе связи. Мелочь, а приятно. Даже в таких ситуациях действуют правильно. Но еще не вечер. Подождем.
В следующем сеансе связи Филипченко уточнил радиограмму, хотя и сам давно понял, что это оговорка. А, может быть, это была и очередная проверка внимательности экипажа.
3 АПРЕЛЯ.
С утра начал тренировку экипаж Филипченко. А через полчаса возле пульта инструктора появился фотокорреспондент ТАСС Альберт Пушкарев.
Обвешанный со всех сторон различной съемочной аппаратурой, он тяжело дышл, но был энергичен. Хотя сразу чувствовались в его голосе и поведении огорчение и неудовлетворение какими-то обстоятельствами.
Встреча с Пушкаревым сама по себе не удивила меня, так как накануне он уже познакомил меня с планом работы на сегодня.
У него была великолепная задумка – сфотографировать космонавта или экипаж на фоне яркой красной розы. Вернее, даже как бы сквозь нее. И уже где-то там, вдали на третьем плане показать космический корабль или пульт инструктор на тренажере.
Он долго готовился к этой съемке. Искал выгодные ракурсы, проверял освещение для роз и приемлемое расположение космонавта. Прикидывал различные варианты съемки. Что-то подсчитывал, примеряясь фотоаппаратом из разных точек тренажного зала.