Америкен бой

Рогоза Юрий

— Давай выпьем, что ли. На посошок, Ник...

Ник отзывчиво наполнил посуду. Возможно даже чуть более торопливо, чем требовала вежливость. Где-то глу­боко внутри его начали тяготить эти «свои» люди. Ну, говорят они на одном языке с ним, так что с того? От встречи с ними он ждал больше радости, какого-то пони­мания и сочувствия —не в смысле жалости, упаси Боже, просто какого-то человеческого участия, и даже не уча­стия, просто приятного удивления — вот он, прошел - сквозь такую мясорубку, но вышел из нее обновленный, как сказочный персонаж. Сам он иногда своей собствен­ной судьбе удивлялся, а другие — почти никогда. Ну, американцы вежливо кивали, улыбались своей стандарт­ной улыбочкой, когда в самом начале он пытался что-то рассказать им, а в заключение несли какую-нибудь само­довольную чушь, типа того, что не каждому удается пережить подобное приключение. Ник думал, что это от сытости, от того, что они понять не могут — как это нет «пепси» без сахара? Что, и воды тоже нет? Ну, в такую жару наверное не следует брезговать пивом.

От встречи с бывшими соотечественниками он ждал понимания, но, глядя сейчас на них, втайне мечтал, чтобы они поскорее ушли. Для себя он решил, что это неправиль­ные соотечественники: живут за границей, обуржуазились. Вот там, по ту сторону океана все будет по-другому.

— На посошок! — Ник поднял бокал.

— Присоединяемся,—вежливо за себя и за оператора сказал Калягин.— Счастливо, Ник.

— Да что все Ник, да Ник,— пожелал раскрепостить обстановку техник.— Давайте хоть в своем кругу челове­ка по-русски звать. За тебя, Николай!

— А Ник,— мягко возразил хозяин,— это не от Коли. Меня там Владимиром звали, но очень давно. Ник — это от фамилии. В детдоме дали фамилию Никифоров, а уже в армии, как это бывает, по фамилии и кличку дали. И раньше иногда Ником звали, но в армии и потом —всегда. Я привык. Можно считать, что это мое настоящее имя.

— Знаете,— уже в дверях заметил корреспондент пе­ред прощанием.— Должен вам сказать, Ник, что вы со­вершенно не похожи на эмигранта. Особенно на советско­го эмигранта.

— Наверное это потому, что у меня раньше никогда не было своего дома,—-легко согласился Ник.—Вот этот первый.

И он снова начал улыбаться свободно и счастливо, видимо вспомнив о том, что дом у него есть, что наверху его ждет любимая жена, что все страшное в его сказке уже кончилось и он наконец-то просто живет по ту сторо­ну надписи. «конец».

— Кажется, вы счастливы?

— Да. Я очень счастлив.

Ник говорил совершенно искренне и доверчиво улы­бался, прощая уходящим гостям все невольные бестакт­ности и натянутости за то, что — пусть и в самом фина­ле,— но они задали ему единственный по-настоящему важный и правильный вопрос. Вопрос, на который ему очень хотелось ответить.

* * *

Каждый должен делать только то, что у него получа­ется хорошо. И так, как ему с руки. Ник не собирался ни извещать Серегу о точном времени своего прилета, чтобы не создавать тому лишних хлопот, ни тем более тащить с собой что-либо более объемистое, нежели спор­тивная сумка. У него, собственно, другой сумки и не было, если не считать громадного армейского баула, которым его снабдили на одной из американских воен­ных баз, где пришлось ему побывать, пока утрясался вопрос с натурализацией. Тогда он еще не познакомился с Деб.

Но все пошло совершенно не так, как он предполагал. Деб, считая это вполне естественным, даже не поставив его в известность, развила бурную деятельность, и вскоре вся ближайшая округа знала, что ее муж отправляется в катастрофически грязную и неблагополучную, судя по телевизионным репортажам, Россию.

И в дом стали поступать ящики и сумки с тем, что наивные американцы считали своим вкладом в гумани­тарную помощь.

В первый момент Ник был поражен, наткнувшись на стопку незнакомых рубашек, которые Деб аккуратно па­ковала в пластиковый мешок.

— Что это?

— Это ты возьмешь с собой,— просто ответила жена, не прерывая своего занятия.

— Зачем? —все еще недооценивая серьезность проис­ходящего, удивился Ник.

— Как это зачем? —в свою очередь искренно уди­вилась Деб.— В России сейчас тяжело, весь народ борется за демократические преобразования, но людям трудно. Наши соседи хотят помочь и передают некоторые вещи, чтобы ты раздал там нуждающимся. Что-то еще не­понятно?

— Ты с ума сошла? Ты хочешь, чтобы я тащил через океан вот это барахло? —Ник не сердился, напротив, его даже несколько развеселила такая мысль.—Куда я его там дену?

Деб на секунду задумалась, удивленная реакцией му­жа. Но, как ей показалось, быстро нашла ей объяснение:

— Это не Сергею, что ты! Я планировала ехать поку­пать ему подарки в пятницу.— Если бы ты освободился пораньше, мы успели бы в Вашингтон, в какие-нибудь приличные магазины. А это просто надо раздать тем, кто нуждается. Если не хочешь заниматься сам, отдай в рай­онное отделение армии спасения.

— Знаешь, в России нет армии спасения. 

— А нуждающиеся есть?

Только тут Ник начал понимать, что все это не шутка, а проблема. И вместе с тем, глядя на свою мило беремен­ную Деб, которая старательно собирает какие-то вещи для неизвестных ей людей просто потому, что кому-то где-то плохо и, нет денег на новую рубашку, а старые сносились, он почувствовал, как его захлестывает такая волна нежности и благодарности, что чуть не прослезил­ся. Он обнял жену, вдохнул запах ее волос и уткнулся ей в шею.

— Как я тебя люблю,— сказал он, ощущая своими руками через тонкий трикотаж майки ее разогретую ра­ботой кожу.

«Черт с ней, с проблемой. Возьму все, что она собе­рет. В аэропорту брошу, кто-нибудь подберет».

Деб откинулась на его руки и нашла своими губами его.. Ник с удовольствием отдался поцелую, отчего-то возбуждаемый запахом стираных рубашек, что горой лежали на столе.

* * *

День отъезда приближался и, когда билет уже был заказан, Ник узнал, что Деб отправила Сергею в Москву телеграмму с номером рейса и текстом специально для этого случая переведенным на русский язык, но написан­ным латинскими буквами.

Впрочем, на этот раз он не расстроился, понимая, что объяснить Деб всю бесцельность ее действий невозмож­но. Телеграмма непременно потеряется, да и утруждать друга встречей в аэропорту не хотелось. Но, если она считает, что так правильно, значит, пусть так и будет. Не привыкший к вниманию, Ник грелся в заботе жены, как в лучах весеннего солнца и, если бы был человеком более романтического склада, непременно отметил бы, что чувствует, как из него пробиваются наружу зеленые ли­стики.

Он по-прежнему ходил на работу, привычно трениро­вал американцев, но внутренне уже как бы был в пути. Вся эта поездка постепенно наполнялась дополнитель­ным смыслом: он не нашел бы нужных слов, но ясно чувствовал, что только после нее сможет вернуться в Америку уже совершенно. И хотя он сам себе не призна­вался в этом, ехал он еще и для того, чтобы убедиться: его больше ничто не держит на первой родине и дом его, окончательно и навсегда, здесь.