Америкен бой

Рогоза Юрий

Имелись кое-какие отпечатки пальцев: с одной сторо­ны палатка так и не занялась. Но чьи это отпечатки, сказать было некому. Возможно, местных алкоголиков или еще кого. Их пока отправили в картотеку.

Но даже если по удивительной случайности и окажет­ся— дня через два, три,— что «пальчики» правильные, родные и до боли знакомые, то имена бандитов и их фотографии следствию ничем не помогут. Надо будет их искать, а как в любой игре эта фаза наиболее длительная и неперспективная.

В конечном счете придется действовать старым дедов­ским способом: ловить какого-нибудь

хулиганчика из организации и стрясать с него информацию за отпущение его скромненьких грешков. Не один, так второй рас­колется, будет лично Железякой выпущен в странствия на зарабатывание более серьезного срока, а на подсказан­ный адресок выедут оперы с ОМОНом, повяжут голубчи­ков и в кутузку. Железяке нравились эти слова «кутузка», «тюрьма» и он с удовольствием ими пользовался.

Но можно действовать и по-другому. Сразу обратить­ся к стукачу и спросить просто, без обиняков: кто палаточку потревожил и где их найти? Тот, если на серьезном крючке, информацию даст. Как не дать? Посажают менты в ту же кутузку. А там тоскли­во и скучно. Заложит дружков. Тех опять-таки оперы с ОМОНом повяжут, а за доказательствами дело не станет. «Ваша канистра? Нет? А по почкам? Теперь при­знали? И теперь не признали? Тогда по печени...» Ну, а тут как раз и «пальчики» вернутся, с ними проблемы никакой. Если, конечно, их. А если не их, то всегда можно смухлевать по маленькой. Эти-то дактилоскопию не изу­чали, а за что там в заполохе хватались и сами не помнят.

Дело-то для них пустяковое. В сущности — хулиганст­во. Если бы не некоторый политический аспект, их и ис­кать никто не стал бы, на что и рассчитано. Но тут Близнецы ребят подставили. Может, и сами не пред­полагали, в какую кучу дерьма влезают, но факт налицо.

Железяка выглянул в окно. Там скоропостижно темне­ло. Чая уже не хотелось, можно было собираться домой, но там как-то одиноко, тоскливо.

«Займусь быстренько павильончиком, в ночи повяжем шкодников, а там и на боковую,— решил Железяка и по­тянулся к телефону.— Порадую нашу башню пизанскую. Вот ему как маслицем душу смажем. К утру изловим, и ему радость. Мигом про Дикого и стоматолога забу­дет, станет любить меня и ставить в пример коллегам по работе...»

Он набрал номер: 

— Здравствуйте, Константина будьте добры.

— А кто его спрашивает? — насторожился немолодой женский голос в трубке.

— Василий Горчаков,— назвал Железяка условное имя.

— А его нет. Что-нибудь передать?

Железяка давно приметил, что людей успокаивает, когда называют какое-нибудь конкретное имя. Все това­рищи по работе и одноклассники выглядят как-то на удивление расплывчато, и недостоверно, вызывают не­нужное раздражение и подозрение, столь же лишнее. А назвал имя — и вот пожалте: все в порядке. Не с каким-то абстрактным голосом дело имеешь, а с вполне кон­кретным человеком.

Пользовался он именами свободно и с удовольствием.

— А когда он будет? — придавая голосу максимум приличных интонаций спросил Железяка.— Или он все-таки дома? Так вы передайте, что Горчаков звонит, он возьмет трубочку...

«Еще как возьмет»,— про себя размышлял лейте­нант.— Схватит. Оттого что боится зверски.»

И действительно, на том конце провода произошла небольшая заминка, трубку явно зажимали рукой. Желе­зяка успокоился: значит, на самом деле дома. А то звони ему бесконечно, разыскивай. Глядишь, и не успеть к утру к полковнику с подарком...

Наконец в трубке зазвучал голос Костика:

— Василий?

— Ну,— ответил Железяка.— Ты от кого хоронишься-то? От дружков или с девушкой поругался? Можешь, впрочем не отвечать. Нечего маму беспокоить. Это мама подходила?

— Да.

— Ну вот и хорошо. Значит, статья за беспризорность тебе не грозит. Слушай меня внимательно и молчи. Надо мне узнать, кто сегодня потревожил павильончик у по­жарной башни. Территория эта ваша, значит, ваши и дей­ствовали. Ты сейчас-то ничего сказать не можешь?

— Нет,:—промямлил Костик.— Мимо меня шло... А чего это тебя такая мелочевка вдруг зацепила?

— А вот это не твоего ума дело. Знаешь, как мне первая жена говорила: твои друзья — это мои друзья, твои деньги это мои деньги. Мои проблемы — это твои проблемы.

— Это я давно понял.

— Ну, значит, в путь. В полночь встретимся у рынка.

— Ага... 

— У рынка, уловил? Где я тебе говорил. — Да помню я, помню...

— Вот и хорошо. И убери из голоса эти недовольные интонации. За тебя же беспокоюсь.

— Ладно,— Костика явно тяготил разговор.— Пока.

— Костик,— не сдавался Железяка.— Слушай, а день рождения у тебя когда?

— Тебе-то что? Ну, в сентябре...

— Хорошо. Подарочек тебе какой-нибудь приготов­лю... 

— Вот уж этого не надо,— взорвался Костик.— Знаю я ваши подарочки. Самый лучший — телефон мой забудь. А записную книжку потеряй.

. — Эх, Костик,— добродушно проговорил Железяка, прикуривая.— Не ведаешь, о чем просишь. Если все так и случится, то заметут тебя месяца через два и пойдешь ты тянуть непопулярный и, прямо скажем, позорный срок года три. Тебе этого надо?

— Не надо.

— Вот и не возникай.

Тут Железяка что-то услышал каким-то неправиль­ным средним ухом. Чьи-то, почти неразличимые шаги какое-то время назад шли по коридору, но теперь он заметил, что они стихли. Без хлопка двери. Стихли и все. Человек тот просто остановился в коридоре, а зачем?

Железяка попытался припомнить, называл ли он Ко­стика по имени с тех пор, как стихли эти шаги, но не вспомнил.

— Подожди-ка,— сказал он в трубку, а сам плавно выпрастался из-за стола и бесшумно подошел к двери.

За дверью была тишина. Вообще-то в помещении вот так нервничать не стоило, однако Железяка все-таки по­ложил правую руку в карман к пистолету и, распахнув дверь, выглянул в коридор.

Тот был девственно пуст.

Но это Железяку ни в чем не убедило. Он вернулся к телефону:

— Слушай, браток, а у тебя родственники дальние есть? Так, чтобы подальше.

— В Австралии тетка троюродная... А что?

— Нет, это далековато. Ты чего, дитя что ли? Вот, Костик, умом ты не блещешь, да тебе и необязательно. Но о собственной-то шкуре хоть разок побеспокоился?