Амфора. Тайна древнего могильника
Шрифт:
Скифская статуя возникла в склепе не раньше первого века до нашей эры, иначе она стояла бы ниже.
Спустя минуту Глебу уже было не до раздумий на тему исторического детектива. Он присел на корточки и осторожно поддел сантиметровую корочку грунта под нишей для жертвоприношений. Он специально оставил этот кусок нетронутым, чтобы не топтать узорную ступеньку во время работы в нише, и теперь решил, наконец, дочистить его. Утоптанный его ногами пласт отслоился от каменной плиты, явив темно-бурый тюльпан, мозаикой выложенный на ступеньке. И не только… На каменном венчике цветка лежала золотая монета.
О
Глеб служил археологом уже пятый год. Поначалу он думал поступить в аспирантуру, написать диссертацию, может быть, перебраться в Москву, на чем постоянно настаивал отец, мечтая, чтобы сын стал большим ученым. Именно на деньги отца Глеб и закончил Краснодарский университет.
Сразу поступить в аспирантуру не удалось. Неожиданно открылась вакансия руководителя экспедиции в кубанской станице. Глеб ехал сюда с искренней уверенностью, что будет целый год готовиться, понемногу каждый день, и следующей весной сдаст экзамены, явившись в альма-матер прямо с раскопок, загорелый и жилистый, словно Индиана Джонс.
У Индианы кнут, а у Глеба – солдатский ремень от его дембельской формы. Индиана носит лихую ковбойскую шляпу, а Глеб – не менее значительную хулиганскую кепку, какие крутили с особым заломом короли астраханских дворов в пятидесятые, в эпоху юности отца, отчего осталось множество фотографий в старых альбомах: отец и его молодые друзья, теперь уже умершие – с папиросками в уголках рта, в белых футболках, которые действительно имели смысл, поскольку ребята и вправду постоянно играли в футбол… Отец скончался от сердечного приступа той осенью, когда Глеб сидел в казачьей хате над книгами и учебниками. Съездив домой на похороны, вернувшись в станицу, он вдруг понял, что не надо ему никакой аспирантуры и ученым он быть не собирается, ибо уже нет отца, некому доказывать…
Впрочем, и доказывать ничего не хочется. За осенью естественным образом последовала зима, коллектив археологической экспедиции сузился до одного человека – ее руководителя Глеба Славина, станицу на две недели занесло снегом, Азовское море замерзло, из окна было видно, как над серым льдом ветер гонит голодных, ничего не понимающих чаек, но даже в бесконечные вечера, когда отключали свет и так было бы весело посидеть над мудрой книгой с керосиновой лампой, Глеб и вовсе не открыл ни одной своей книги…
Зачем ему, собственно, быть ученым в каком-то, пусть даже и столичном кабинете, входить, блистая лбом, в лекционные аудитории, когда ему и так хорошо?
Наступила весна, в экспедицию понаехали архаровцы со всей страны, Глеб опять ходил в своей кепке, подпоясывался ремнем. Стал действительно археологом, достаточно знал этот предмет, чувствовал маленькие археологические радости, вроде вот этой монеты с профилем Митридата-Евпатора.
Во оно! Митридат-шестой Евпатор правил на рубеже тысячелетий. Этот склеп запечатали задолго до его рождения. Как же сюда попала монета с его чеканным лицом?
Хорошо: ее обронил человек, который побывал в склепе спустя полтораста лет после того, как тут перестали хоронить людей. Значит – это обычный грабитель, расхититель гробниц. Но если это так, то почему же он ничего не взял – ведь тогда еще не была занесена песком ниша, из которой Глеб своими руками на той неделе извлек медный половник, несколько чудесных керамических тарелочек и главное – золотой канфар, то есть, довольно крупный двуручный сосуд.
Как мог этот древний грабитель не взять меди и золота? Да и вообще – склеп-то был нетронут, а значит, человек, побывавший внутри, вообще ничего не взял.
Или, может быть, он все же что-то взял? Что-то такое, что было для него ценнее, чем золото? Но что может быть ценнее золота для жителя рубежа тысячелетий?
Нет, это неразрешимый вопрос: тот человек давным-давно умер, его плоть разложилась, вернулась в землю углеродом, азотом, кремнием, уже много раз послужила пищей для новых растений и животных, которые, в свою очередь, также перешли в гумус, и за две тысячи лет жизненный круг провернулся несколько раз…
Глеб осмотрел оба помещения склепа, провел мысленную линию от основания скифской бабы до ступеньки, которая была сооружена перед жертвенной нишей, чтобы было удобнее размещать в ней всяческие предметы. Так и есть: монета и статуя располагались на одном уровне. Получается, что ее обронил один из тех людей, которые зачем-то впихнули в склеп эту ужасную бабу. Разобрали перекрытия, поставили ее в яму, затем вновь запечатали склеп. Будто спрятали в нем свою святыню. Нигде, ни в какой литературе Глеб не читал ничего подобного. Чувство открытия вновь отдалось в груди легким покалыванием.
Что-то негромко стукнуло наверху. Глеб поднял голову и вздрогнул от неожиданности. Прямо на него, с расстояния метра, на фоне вечернего неба неразборчивое, смотрело лицо.
Секунд пять Глеб молча расставлял по местам его черты, будто собирая пазл, некую цветную мозаику, поскольку ему казалось, что он уже где-то видел эту девушку.
Впрочем, ничего удивительного: многие лица в станице давно ему примелькались – почта и пристань, керченский катер или просто улица – где только он не мог встретить ее раньше… Девушка сидела на корточках у края раскопа, сцепив руки в замок под подбородком. Короткая толстая косичка свисала с ее плеча.
– И что же вы тут делаете, мужчины? – спросила она низким голосом, и по одной-единственной фразе, по ее интонации Глебу стало ясно, что перед ним вульгарное, низкоорганизованное существо.
Чаще всего красота – и есть единственное достоинство красавицы. Глеб ответил поговоркой из детства:
– Много будешь знать – скоро состаришься.
– Я никогда не состарюсь, – угрюмо пошутила девушка.
– Лара! – воскликнул из своего угла Сед, оторвавшись от работы.
Глеб удивленно воззрился на него: и когда успел познакомится с такой классной девчонкой этот шустрый драгмэн? Сед будто бы тотчас ответил на мысленный вопрос начальника: