Амнезия "Спес"
Шрифт:
Балансируя на нетвердых ногах, аккуратно вздеваю на себя широченную, с полным разрезом на пузе рубашку и такие же безразмерные штаны на шнурке. Бантик на шее, чтоб распашонка с меня совсем уж не сваливалась, завязывает Генри — мои-то пальцы на разбитых костяшках все стянуло и к такой тонкой работе они оказались непригодны.
А только я успеваю опять улечься, как в палате свет становится чуть ярче и в дверь тут же заходит представительный толстяк в белом комбинезоне. По всей видимости, врач.
Точно. Он присаживается на подсунутый ему Генри стул и, улыбаясь, тянет
Улыбка у толстяка немного насмешливая, но добрая, а под всем этим чувствуется усталость.
Понимаю, что мужик он ничего — неплохой, раз пытается улыбаться, а не срывается на раздражение. Послушно помогаю ему оголить свой живот и стараюсь не пырхаться от боли, когда его руки проходятся по моим битым ребрам.
— Я доктор Штерн, — меж тем тихо начал разговор тот, — старший врач бригады, которой достались вы, мелкие разбойники. Побились вы знатно в этом году, я уж и не припомню, когда так много тяжелых было… вон, из первой каюты, один не выжил. Кто ж слабых так сильно бьет? Вы ж все члены экипажа нашего Корабля. Вам нас заменять, а потом жить вместе. Чей у каждого свой путь — не все же хранами и искателями станут. Кому-то надо и о пропитании заботиться, и о порядке в отсеках. А теперь вот нет уже одно из вашего года, и кому-то придется двойные обязанности исполнять.
От известия, что кого-то побили до смерти, от тона печального, мне становится грустно. А эти, произнесенные доктором слова «знатно» и «разбойники», которые я встречал, наверное, только в старых романах о Героях Корабля, а в жизни ни от кого не слышал ни разу, почему-то расположение мое к нему только увеличивают. И мне совсем не хочется выглядеть в глазах доктора таким говном, каким я себя от его слов чувствую.
— Я не бил слабых… — вырвалось у меня на этих эмоциях, но тут же замолчал, вспомнив, что ведь в первом раунде тоже мочил без разбора всех, кто под руку подвернется. Так что, может и я кому-то вломил лишнего.
Но кто ж там, в свалке такой, разбирает, кого бить, а кого не бить?! Но рассматривать экзаменационный бой с такой стороны как-то странно, хотя и болезненно тоже…
— Что, тоже все-таки бил слабых? — без издевки, а как-то понимающе, спросил доктор.
— Было дело, — покаянно признал я, — но там же продержаться надо, а кто под руку подворачивается — не поймешь с ходу.
— Да-а, это так… но большинству зрителей понравилось. Ему вон тоже, — кивнул доктор Штерн на Генри, тот глаза опустил, но отнекиваться не стал, — а я вот смотрел и прикидывал, сколько коек под тяжелых готовить. А со второго раунда вообще ушел, здесь работы невпроворот стало. Вот, сутки считай, от вас и не отходил. А только домой собрался, как ты тут у нас решил в себя придти, — со смешком сказал он, оправляя на мне рубаху.
— Так может, кто другой бы осмотрел, — мне почему-то за свое очухивание стыдно стало — вот, не вовремя это сделал и такой хороший усталый человек не смог отправиться на отдых.
Тот между делом фонариком в глаза мне посветил и пальцами перед лицом поводил, пронаблюдав, как я слежу за ними.
— Не-ет, первого очнувшегося из тяжелых, я должен был осмотреть сам! — рассмеялся доктор. —
«Пять дней… пять дней?! А с первыми двумя — неделя!!!»
— А чё так долго-то, если все хорошо? — отважился спросить.
— Я сказал не «хорошо», а «неплохо». Ты не забыл случаем, что у тебя не руки-ноги биты, а голова? С шинами я бы тебя выпустил, но вот на голову их не наложишь. Мозги тебе растрясли, а это не шутки. И не шастай много, больше лежи. А будешь нарушать, я тебя на десять дней тут прикрою, и плакали тогда все твои каникулы целиком! — подбавил он строгости в голос. — Понял?
— Понял, — кивнул я.
А что тут спорить? Правда ведь — мозги дело важное… я так слышал.
— Сейчас Генри поможет тебе перебраться в другую палату. Там и будешь лежать — выздоравливать. А я навещу тебя через пару дней. Других врачей тоже слушайся обязательно. Понял, живчик? — погрозил он мне пальцем.
— Понял, — опять послушно кивнул я.
Получив мое заверение в непременном послушании, доктор Штерн тяжело поднялся со стула и вышел из палаты, сам более ничего не говоря.
Генри же принялся суетиться вокруг меня, помогая выбраться из-под одеяла и встать с постели. Подогнал мне под ноги безразмерные, как и все здесь, тапки, подхватил под локоть и повел тоже на выход.
Глава 4
Так мы прошествовали вдоль по коридора — я, кряхтя и шоркая ногами, и Генри, фактически таща меня на себе и подбадривая.
В новой палате было людно. Десятка два кроватей, приткнувшиеся изголовьями вдоль стен, почти все были заняты. Медбрат протащил меня по проходу между рядами и уложил на одну из немногих пустующих коек.
Я рухнул в изнеможении на нее, не особо глядя, где я оказался, и кто меня окружает.
В забытье вроде не проваливался, но все равно, знакомый голос, прозвучавший рядом, встряхнул не слабо.
— Хвост, ты уже выздоровел! — восторженно вякнул надо мной… опять Червяк. Прямо мания у него какая-то, голосить над ухом у меня!
Не открывая глаз, я протянул руку вверх, почти сразу ткнулся ладонью в грудь и отодвинул парня подальше:
— Не ори Пит, а то голова от твоих воплей начинает болеть так, что даже ребра схватывает.
— Я не ору, это обезбал у тебя уже закончился, — смеется тот.
— Червяк, отойди пока от него, — слышу откуда-то со стороны голос Рона, — видишь же, ему плохо. Щас вколют по новой, и будем тогда норм.
Нет, Питу и Крепышу я, конечно, рад, но вот сообщение, что «щас вколют по новой», на данный момент меня радует больше.
Слышу звук открываемой двери и пытаюсь открыть глаза. К тому моменту, как мне это удается, возле меня уже топчется Генри с какой-то палкой в руках.
— Давай, подставляй задницу побыстрей, а то смотрю, ты что-то совсем расклеился, — говорит мне он, отпускает палку и тут же машет перед самыми глазами шприцом.