Амнезия
Шрифт:
Промучившись полночи, Джеймс встал, принял обезболивающее и заварил чай. Как неприятно все складывалось! Нужно на время забыть об этих загадках, уликах и потерянных воспоминаниях и заняться работой по дому. Приняв решение, Джеймс почувствовал облегчение. Словно гора свалилась с плеч. Он лег в постель и тут же провалился в сон.
~~~
Всю следующую неделю Джеймс не выходил из дома. Мир за окном казался мрачным и недружелюбным местом, к тому же с неба все время сыпал мелкий дождь. Он работал от восхода до заката, и к концу недели штукатурка так впиталась в поры, что лицом Джеймс стал походить на привидение, а язык превратился
В воскресенье, отмокая в ванне, Джеймс решил назавтра совершить вылазку в город. Даже думать об этом было неприятно, но у него кончались продукты, к тому же Джеймс решил купить утюг и шлифовальный станок. Он подумывал и о покупке кровати: от неудобного матраса затекали руки и ноги, и, чтобы расслабить мышцы, Джеймсу приходилось часами высиживать в горячей ванне.
Он провел под водой добрых полчаса, даже кожа на подушечках пальцев успела сморщиться. В тишине раздавались гул генератора и журчание воды в трубах. Джеймс допил пиво, опустил бутылку рядом с ванной, закрыл глаза и с головой ушел под воду. В такие мирные минуты Джеймс всегда вспоминал о своем расследовании: что на самом деле означали те инициалы в конверте, адресованном Малькольму Трюви? За этими мыслями неотступно следовали другие: Джеймса мучили воспоминания о необъяснимой ненависти Грэма Оливера. Неужели его расследованию так и суждено завершиться ничем? Может быть, прошлое стоит оставить в прошлом и жить только настоящим?
Но настоящее не приносило облегчения. Джеймса окружал неизменный мрачный ландшафт: шпатели, рулоны обоев и грязь. Он снова и снова ловил себя на том, что грезит наяву. Джеймс воображал, как закончит ремонт и получит деньги; прикидывал, как потратит их. Перед глазами вставало видение: хижина на берегу малонаселенного острова, рыбная ловля и симпатичная Пятница рядом. Иногда воображаемая подружка походила на Ингрид, иногда — на стройную темноволосую девушку. Лицо ее почти неразличимо, губы тянутся к его губам.
Джеймс вытерся и натянул пижаму. Он все еще не продвинулся дальше третьей страницы борхесовского рассказа «Фунес, Помнящий», который начал читать пару месяцев назад. По непонятной ему самому причине Джеймс воспринимал не больше одной фразы в день. Самое удивительное, что он превосходно, в мельчайших деталях, помнил то, что прочел раньше. И это несмотря на медлительность чтения, усилия, которые приходилось прилагать, чтобы продраться сквозь лабиринт хитроумных испанских придаточных и представить воочию то, что описывал автор («огромная синевато-серая грозовая туча», «вилла Лос-Лорелс»). И это Джеймс, который считал память своим больным местом! Когда я наконец дочитаю этот рассказ, думал Джеймс, он станет частью меня, а воспоминания Фунеса и героя рассказа, от имени которого велось повествование, станут моими воспоминаниями. В этот вечер он прочел следующее предложение: «Со слов моего кузена Бернардо, дело звучало как сон, смешанный с элементами прошлого». Впитав в себя эту фразу, Джеймс закрыл глаза и вздохнул. «Сон, смешанный с элементами прошлого» — чем не превосходное определение для памяти?
На следующее утро Джеймс отправился в торговый центр, где купил шлифовальный станок, утюг, стереосистему, несколько CD, запасся едой и питьем. Затем отнес чеки мистеру Крэбтри, который аккуратно отсчитал купюры. Внезапно Джеймс осознал, как изменилось его отношение к деньгам. Они больше не были для него пиявками, высасывающими жизненные соки. Теперь эти бумажные прямоугольники казались ему тонкими, почти невесомыми ломтиками свободы. Чем больше денег оседало в его карманах, тем легче ему становилось.
В последующие недели он при помощи утюга отдирал старые обои в гостиной и спальнях. Работа спорилась, но от старого клея, который размягчался от тепла и влаги, на ладонях и запястьях Джеймса пошла сыпь, и он, стремясь задушить болезнь в корне, принял сразу две таблетки от аллергии.
Наутро сыпь стала сильнее, и Джеймс отправился к доктору. Доктор нетерпеливо кивал, пока Джеймс рассказывал ему о пропущенных приемах. Затем спросил, как называются пилюли. Джеймс отвечал, что не знает названия, но захватил с собой пузырек. При виде голубых кругляшков доктор изменился в лице и предложил Джеймсу сделать анализы.
— Вы не знаете этих таблеток? — удивился Джеймс.
— Нет, но дело не во мне, — ответил доктор. — Гораздо интереснее другое: похоже, вы даже не подозреваете, что принимаете.
Доктор выписал рецепт противоаллергических пилюль и велел записаться на прием на следующей неделе. Его загадочный тон разозлил Джеймса, но спорить он не стал.
Спустя пять дней, отдирая обои в спальне, Джеймс обнаружил под ними манускрипт. Джеймс давно заметил выпуклость, но решил, что обои вздулись от сырости. И только когда на пол выпали несколько листков, он догадался, в чем дело.
В манускрипте было семнадцать страниц, пронумерованных и отпечатанных на машинке. Название написано от руки поверх высохшей замазки. Когда Джеймс прочел его, внутри у него все перевернулось. Это была она, долгожданная улика. Манускрипт назывался…
Признания убийцы
Глава 1
С подоконника, на котором я стою, мир внизу кажется прекрасным и в то же время ужасает. Полагаю, в моих умозаключениях нет ничего нового: люди не замечают красоты Божьего творения, пока под их ногами не разверзнется бездонная пропасть, навеки отделив их от вечного блаженства и чудес мироздания. Так Адам узрел Рай лишь в миг, когда утратил его. Только потеря или предчувствие потери заставляют нас испытывать благодарность за то, что дано нам свыше. Небесная синева, зелень листвы и трав. Как, должно быть, печально и как захватывающе прекрасно умереть в такой погожий летний день! Впрочем, я вижу, что презрел свои обязанности: начал повесть с конца, меж тем как должен вернуться к началу, чтобы поведать вам мрачную историю своей жизни.
Мое имя Мартин Твейт. Всего три года назад жизнь моя текла легко и безмятежно. Мне исполнилось девятнадцать, и уже полгода я состоял в помощниках знаменитого детектива доктора Ланарка. Рутинная работа: я вел переписку доктора; организовывал деловые встречи; составлял отчеты о его расследованиях и аккуратно подшивал их в папки. Но юношеская кровь бурлила, и я бредил романтикой сыщицкой работы. Как ни убеждал меня доктор Ланарк, что главное в нашем деле — логика и трезвый расчет и что прежде сыщику необходимо изучить теорию, все было без толку. Я страстно желал вырваться из-за письменного стола и вместе с другими помощниками доктора заняться поисками улик, преследуя гнусных злодеев по лабиринтам городских переулков.
Эта история началась одним мрачным ноябрьским вечером. Я возился с бумагами за письменным столом. Доктор Ланарк заперся с клиентом в кабинете. Когда клиент вошел, я был так поглощен отчетом, что не поднял головы. Я знал только его имя — Герард Огилви. Спустя полчаса, когда клиент вышел из кабинета доктора Ланарка, я поднял глаза от бумаг и увидел его лицо. Оно и теперь стоит у меня перед глазами. Бедняга! Высокий и внушительный джентльмен, а в глазах застыла такая боль, словно его непрестанно терзала непереносимая душевная мука. Вскоре из кабинета показался сам доктор, и я услышал его вздох. Я спросил, чем так расстроен наш посетитель, и доктор поведал мне его историю.