Амнезия
Шрифт:
После того как Анжелина исчезла в вагоне и я видел, как поезд медленно отходит от станции, расплющивая колесами мое бедное сердце, я долго бродил по улицам словно в тумане. Выпил несколько пинт — не много, только чтобы приглушить боль. Наверное, я уснул, не дойдя до порога. Не помню. Зато отчетливо помню, как незадолго перед рассветом купил буханку хлеба и краем уха слышал, как в булочной женщины обсуждали «это ужасное крушение поезда», случившееся прошлым вечером. Я сразу понял, что это был ее поезд, что Анжелина мертва. Прижимая к груди еще теплую буханку, я отправился в Риджентс-парк, намереваясь съесть ее, ибо умирал с голоду, но, подойдя к кафе,
Стоя у тихих темных вод, кроша хлеб и пуская его по воде к белой арке посреди пруда, я внезапно понял, что все кончено. Отныне я остался единственным живым свидетелем трагедии и той благости, что ей предшествовала. Я понимал, что должен рассказать эту историю, пока жив. Признаться и свести счеты с жизнью. Потеря невелика — разве в глазах мира я уже не мертвец? Осталось сделать маленький шаг, чтобы довершить начатое. Я кормил уток, смотрел, как солнце поднимается из-за деревьев с той стороны пруда, и ощущал странную легкость. Решив признаться и приговорив себя к смерти, я почувствовал, как с плеч упал груз вины. Отныне я был свободен.
Это случилось в конце июня. Шесть месяцев назад, почти день в день. Шесть месяцев — в два раза дольше моего краткого пребывания в раю.
Рай и ад. Теперь я знаю, что они действительно существуют. И чтобы попасть туда, не обязательно умирать.
Нет, смерть приходит потом. Смерть все завершает. Я открываю окно и смотрю вниз, на сад. Время пришло. Прощай, равнодушный мир!
Постскриптум
Как свидетельствуют чернила на моих пальцах, я до сих пор жив. Прошло несколько часов, а я все еще стою перед открытым окном, уговаривая себя прыгнуть вниз, но… увы. Что это: страх, банальная трусость? Я даже не чувствую себя виноватым. Нет, это что-то другое, что-то неописуемое. За окном прекрасное утро, подо мной бушует зелень сада, на кожу падают солнечные лучи. Я слышу, как птицы заливаются в кронах деревьев. Вижу, как кот прошмыгнул в соседскую дверь. Внутри меня растет беспричинная радость. Если это и называется страхом, то этот страх не имеет ничего общего с боязнью боли или адского пламени. Меня терзает страх несуществования. Выбор между солнцем и отсутствием солнца, травой и отсутствием травы. Бытием и небытием.
Если бы только стереть последние три года из памяти, словно мел с доски! Тогда бы я обрел надежду когда-нибудь стать счастливым. Если бы я мог забыть! Но стирать воспоминания способно только время, да и то не до конца. Возможно, через сотню лет ученые изобретут лекарство, которое будет уничтожать или приглушать воспоминания, но сейчас, на рубеже веков, я обречен жить в мире, полном горечи и страдания. Что ж, значит, так тому и быть. Окно в тот мир всегда открыто. Я должен помнить об этом. Где-то там, где душе суждено вечно видеть сладкие сны, Анжелина ждет меня. А я, я должен стать таким же холодным, неуязвимым и легкомысленным, как и остальные. Я должен снова войти в лабиринт.
~~~
Джеймс закончил читать. Вытер слезы. «Признания убийцы» оказались «Воспоминаниями потерявшего память», только с другим названием и в другом жанре. А то, что он прочел, и есть третья глава — стертая страница его жизни. Только теперь он знает: она не пуста, а закодирована. Он сам написал ее, только забыл когда.
Не голые факты, а нечто более важное — правда. Джеймс мог прочесть дневники,
И с этой мыслью воспоминания вернулись. Волна накрыла его с головой.
В течение нескольких коротких секунд Джеймс вспомнил все. Словно миллионы бабочек выпорхнули из черной коробки. Они кружились у лица и скоро заполнили собой всю комнату, а затем упорхнули в окно, чтобы никогда не вернуться. За три секунды Джеймс словно прожил три года. Впоследствии воспоминания об этих секундах расплылись и помутнели, но когда бабочки кружились у лица, он отчетливо видел каждую из них — не разноцветный вихрь, но мельчайшие детали.
Джеймс встал и выглянул из окна. Сад купался в солнечных лучах. Бабочка, сделав головокружительную петлю над кроной яблони, упорхнула прочь. Джеймс глубоко вдохнул: пахло землей, травой, бетоном, ветчиной, чаем, бензином. Он с радостью отметил, что жужжание в голове прекратилось. Я стоял сзади. Я видел мысли, что проносились в его голове. Он оплакивал Иена, Анну, Джеймса. Она жива, теперь он это знал, как знал и то, что никогда больше ее не увидит. А Иен… кто ведает, почему люди решают свести счеты с жизнью. В предсмертной записке нельзя объяснить всего.
А как же третий? Впервые в жизни Джеймс Пэдью видел юного Джеймса Пэдью не как несовершенную версию себя самого, а как другое существо. Бедный ты мой, подумал Джеймс. Если бы я мог вернуться назад и утешить тебя! Взять за руку и вывести из лабиринта! Но путешествия во времени придуманы писателями. В жизни человеку суждено в одиночку блуждать в потемках настоящего. И тут он повернулся, взглянул мне в глаза, недоверчиво усмехнулся. И захохотал.
В это мгновение я перестал существовать. Я привык считать, что это он мне снится, но, когда он рассмеялся мне в лицо, я понял, что на самом деле это я ему снюсь.
~~~
На краткий миг моя память превратилась в чистый лист. Осталось лишь настоящее: вот я карабкаюсь по узкой темной лестнице, теплый спертый воздух отдает кислым, правый висок ломит.
Ничто вокруг не объясняло, где я нахожусь, что происходит и кто я такой.
Я замер, дыхание сбилось, в памяти смутно маячила сотня ступеней, оставшихся позади. Бывал ли я здесь раньше? Трудно сказать — все лестницы похожи. Пахло до боли знакомо. Засохшая кровь. Свежий пот. Человеческие фекалии. Я прислушался. Вдалеке шумел поток машин, за соседней дверью кто-то кашлял.
Капля пота скатилась со лба. В глазу защипало. Я моргнул. Мимолетное движение век — и все вернулось.
Реальность. Настоящее. Я сам.
Я снова запрыгал вверх по ступеням. На середине пролета услыхал знакомый звук — резкий и настойчивый. Внезапно ступня соскользнула и подвернулась. Правая лодыжка заныла — там, где я когда-то сломал ее, — но, к счастью, на этот раз обошлось.
Звонок длился, пронзительный и властный. Открыв дверь, я увидел на кровати Ингрид, обнаженную и без сознания. Рядом с ней, завернутое в окровавленные простыни, лежало нечто — крошечное, багровое и живое. Инстинктивно я догадался, что это. Вот оно, решение головоломки. Настоящее чудо: чудесное настоящее. Чистая страница, на которой я, время, мир скоро начнут писать несмываемыми чернилами. Выход из одного лабиринта и вход в другой.