Амок
Шрифт:
Нонг отправился к соседям – посоветоваться, что делать.
И вдруг Па-Инго зашевелился, что-то забормотал и начал дрожать. Глаза его заблестели, запылали дикой злобой, на губах выступила пена. Наконец вскочил, сорвал со стены крис (нож, кинжал) и выбежал на улицу. Размахивая ножом, он мчался по деревне, коротким ударом ранил и сбил с ног случайного прохожего и, не замедляя бега, направился прямо к заводу.
– Амок! Амок! Па-Инго! – разнеслась по деревне страшная весть. Загремели трещотки, люди бросились прятаться кто куда.
Услышав этот крик, Нонг помчался вслед за отцом. За
– Амок! Амок! – неслось со всех сторон.
Тем временем взмахом ножа Па-Инго убил какую-то женщину, которая несла воду. Он мчался так быстро, что преследователи все больше и больше отставали от него. Откуда только у старика взялась такая нечеловеческая сила? Уставшие мужчины останавливались один за другим, и лишь Нонг не мог остановиться.
Издали послышались выстрелы. Нонг чуть не упал: «Неужели поздно?»
А когда подошел к сбежавшейся толпе, увидел мертвого отца и рядом с ним окровавленного, тоже мертвого надсмотрщика Грина.
Этот «амок» является особенностью яванцев, и европейцы до сих пор ломают голову над причиной его. Что это – сумасшествие или какая-то болезнь? Замечено, что амок никогда не случается со счастливым человеком, а наступает в результате горя и тяжелого положения. Если такого «оранг-гиля» (сумасшедший человек) удержать, припадок со временем проходит. И все же закон разрешает каждому убить «оранг-гиля», чтобы тот не убил других.
Да, забывают европейцы, что хотя яванцы и «самые терпеливые и тихие», но все-таки люди. Каким бы тихим и терпеливым ни был человек, а горе, мучения и издевательства могут в конце концов довести его до припадка гневного безумия.
До последнего времени это терпение заканчивалось «амоком», а в дальнейшем может окончиться и чем-нибудь другим…
V. ПО ДОРОГЕ В НЕВЕДОМОЕ БУДУЩЕЕ
И Нонг отправился куда глаза глядят. Пошел на запад, в дебри Бантама, где, как он слышал, еще сохранились вольные люди, куда убегают те, кому невмоготу жить дома.
Перед уходом он ликвидировал свою землю и хозяйство, рассчитался с долгами, после чего у него еще осталось десятка два гульденов. Приятно было и Бильбо получить кусок земли, который так мешал ему до сих пор. Удовлетворен был и лури, получивший от Бильбо за свои хлопоты порядочное вознаграждение. А в дэзе стало на одно хозяйство меньше.
Дорога то поднималась на возвышенности, то спускалась в ложбины, где тоже копошился народ, а под деревьями прятались кампонги. Вся страна казалась одной сплошной деревней. Недаром густота населения Явы составляет семьсот человек на один квадратный километр, в то время как даже в наиболее заселенных местностях западной Европы она не превышает четырехсот человек.
Каждый клочок земли здесь старательно обработан, главным образом под рис. Как известно, рис высаживают рассадой в воду, или, иначе говоря, заливают поля водой. И вот яванцы умудрились даже на склонах гор делать такие посадки. Они размещаются террасами, одна над другой, огороженными узенькими земляными барьерчиками, так что вода постепенно заливает их от верхних к нижним. Дождевая вода для полива собирается в специальных местах и оттуда распределяется по определенному плану.
Было время жатвы. Народ в праздничных одеждах собирал урожай. Одни срезали рисовые колоски и связывали их в пучки, другие на коромыслах относили снопы домой. Каждое зернышко строго учитывалось. Хлопотали и пестрые птички-рисовки, но против них у яванцев давно уже выработаны средства борьбы: на полях расставлены колышки, увешанные лохмотьями; от них к маленьким шалашам протянуты нитки; в шалашах сидят дети и все время дергают за нитки, так, что пугало двигается и отгоняет птиц.
Кое-где встречались и предприятия капиталистов: чайные, кофейные, хинные плантации. Это последнее растение завезено сюда из Южной Америки и так хорошо прижилось, что теперь Ява выделывает хины больше, чем весь остальной мир.
По дороге на каждом шагу попадался «ресторан». Предприимчивый китаец ставил где-нибудь под деревом два маленьких столика, на одном кое-как прилаживал жаровню, которую раздувал банановыми листьями, на другом – приготовленный рис с различными приправами к нему. Приправ этих много, и от некоторых из них у нас глаза полезли бы на лоб. Но туземцы очень любят такие приправы. Вместо тарелок – тоже листья. Нонг чувствовал себя настоящим господином, имея возможность обедать в таких ресторанах.
Около полудня началась гроза, повторяющаяся на Яве в каждые сто дней шестьдесят один раз. Но нашего путешественника это не волновало: ведь он спокойно мог и переждать дождь, и переночевать под любым навесом.
Так Нонг шел два дня. Вначале он чувствовал себя весело, свободно, но чем дальше, тем чаще сжималось его сердце. Куда он идет? Зачем? Что его там ожидает? Не лучше ли было остаться на месте? Он слышал, что в дебри Бантама убегают люди, но достоверно ничего не знал. Надеялся только, что там найдется уголок, где нет белых, найдутся товарищи, вместе с которыми можно будет вести борьбу против угнетателей.
К вечеру Нонг вошел в деревню, решив переночевать в ней, и тут неожиданно увидел европейца, как бы прогуливавшегося по кампонгу. Как видно, белый никуда не спешил, а просто присматривался к новому для него месту. А жители деревни, в свою очередь, с нескрываемым любопытством глядели на этого гостя.
Навстречу выехал воз на двух колесах с запряженным в него сапи. На возу «капок» – хлопок из особого малайского растения.
Увидав европейца, сапи забеспокоился, грозно засопел и… бросился на белого вместе с возом! Европеец вначале подумал, что вол чего-то испугался, но тут же ему пришлось отскочить в сторону. Сапи – за ним, он в другую – и вол опять за ним!
– Пегант! Пегант! (Стой! Держи!) – закричал сзади испуганный хозяин, а рассвирепевший вол продолжал наседать на белого – вот-вот пришьет его рогами к забору! И тут Нонг, схватив горсть песка, швырнул его волу в глаза. Сапи остановился, все еще косясь на чужака. Подбежал хозяин, схватил вола, начал просить у европейца прощения и поспешил уехать.