Amore mio Юля Котова

Устинова Юлия

— Конференция? Perfetto! Мы придем! — с энтузиазмом пригрозила Вероника.

— Пожалуйста, — я лишь пожала плечами, — там и так будет пара сотен человек. Двумя больше, двумя меньше… У меня просто коленки трясутся.

— Не переживай, я знаю, что ты отлично справишься, — ее дежурная фраза совсем не добавила мне уверенности.

— Тебе легко говорить… Мы должны были с ним вместе выступать, а из-за меня все пошло наперекосяк!

Она коснулась моего плеча и ободряюще похлопала.

— Не хандри, Джули, ещё несколько дней, и твой парень выйдет из больницы. Когда вы уезжаете?

— В следующую пятницу. Если я снова не попытаюсь его убить.

— Надо обязательно увидеться. Сходим куда-нибудь или поужинаем в доме бабушки. Только ничего не готовь, договорились? — улыбаясь, она намекала на мои убийственные кулинарные способности. Отвечая на ее улыбку, я кивнула.

— Хорошо… Как… у вас дела?

— О, все просто замечательно! — с воодушевлением проговорила девушка. — Правда я совсем не высыпаюсь. Мы два месяца были в разлуке… и… да что я тебе рассказываю! Я еще никогда не

была так счастлива, Джули! — И глядя, как сияют ее глаза, я и не думала сомневаться в словах Вероники. — Есть кое-какие нюансы, но плевать на трудности, теперь я точно знаю, что мы со всем справимся! — уверенно заявила она. — Позавчера опечатали двери моего клуба, но этого и следовало ожидать. Я теперь безработная. Ещё кто-то сообщил отцу Кена, что его сын не живёт в квартире, арендованной им… Он живёт у меня, — пояснила девушка ткнув пальцем себя в грудь. — Мы думаем, это консьерж за ним шпионит. Вчера Ланкастер-старший устроил Кену переговоры по телефону… Не знаю, о чем они говорили и к чему пришли, но сегодня он не смог заправить машину, все его карты заблокированы… Но это ерунда! Представляешь, Кен сказал, что продаст свои Rolex в интернете и купит скейтборд и рампу.

— Рампу? У тебя настолько большая квартира?

— Нет, и это даже не моя квартира… Ее купил отец… И такими темпами скоро я могу стать бездомной. Мы станем бездомными, — исправилась она.

А я в свою очередь ощутила потребность как-то приободрить ее.

— Если тебя это утешит, вся моя недвижимость умещается в коробке из-под электромясорубки. Мой парень живёт с матерью и бабушкой в двух маленьких комнатах. И у него даже часов нет.

— У тебя потрясающее умение приземлять проблемы других. Знаешь, это можно использовать как психотерапию, — засмеялась она. — Ты мне нравишься, Джули.

— Это взаимно.

— Может, позавтракаем вместе? Или тебя подбросить? — предложила Вероника.

— Нет, спасибо, — я снова отказала ей. — Я возьму такси. У меня там ещё остались кексы, пойду доем их. Не пропадать же добру. И надо поработать над выступлением… Ужас, как я не хочу, но надо.

— Уверена, ты сумеешь раскачать зал, — она задвигала бедрами и повела плечами, демонстрируя свою пластику.

Не оценив ее грации, я усмехнулась.

— Это студенческая конференция, а не концерт Бейонсе.

— Мы сядем ближе к сцене. — Вероника поцеловала меня в щёку. — A dopo (До скорого)!..

Четыре часа пролетели как один миг, и я сама не поняла, как уже стояла за кафедрой современного конференц-зала. На меня смотрели десятки пар глаз, а перед моими все плыло от усталости и волнения. Мысли путались. Я думала ни о чем и сразу обо всем: о проблемах современной молодежи, представителем которой я была; о том времени, что провела здесь; о людях, которых встретила, и тех, кто ждал моего возвращения дома. И, конечно, о парне, с которым много лет жила по соседству, но по-настоящему узнала только за несколько тысяч километров от дома… Прошедшие три недели оказались самыми странными, сумасшедшими и волнительными за все мои восемнадцать лет. И я просто не могла закончить их такой банальностью, как этими тремя страницами формата А4.

Опустив взгляд в текст, я поняла, что это все не то. Перед глазами был не мой текст и не мои мысли. Бредин хорошо постарался, но это были его рассуждения и выводы. А… мне вдруг захотелось поделиться своими. Осознавая всю ответственность, которая сейчас лежала на моих плечах, я не могла начать говорить о том, что меня не волновало в действительности. Потому что не видела в этом смысла.

Набрав в лёгкие побольше воздуха, я перегнула пополам листки бумаги и прижала их ладонью к столешнице кафедры. Затем не спеша поправила микрофон.

— Когда… мы готовили свой доклад, то, как и все, изучили большое количество литературы. — В моем голосе ощущалась неуверенность, а в груди стало слишком тесно для нормального вдоха. — Мой напарник — Роман Бредин. В основном, это была его работа. Я только мешала ему, если честно… — Я запнулась, поражаясь тому, что несу, а главное — в какую степь меня уносит. — Мы вместе должны были стоять здесь, но сейчас он в больнице. Я испекла ему кексы с миндалем, и теперь у него отек Квинке. — По залу прошёлся неясный гул и редкие смешки. — Я не знаю, видит ли он сейчас меня… Но, я уверена, он не станет возражать против того, что я немного подкорректировала его тезисы. В любом случае, у него нет выбора. Он же в больнице… — Кто-то снова заржал, а я встретилась взглядом с Жанной Бернардовной. Выражение ее лица было удивленным, в хорошем смысле. Или мне просто хотелось так думать. Рядом с ней с телефоном, направленным на меня сидела Даша, и стало ясно, что, как минимум, одним «сам себе режиссером» я уже обзавелась. Там же, в первом ряду, заседал профессор Лоретти и сам ректор Франко, но я опасалась смотреть в их сторону до того момента, пока не скажу то, что собиралась. Нет, точнее, я не собиралась и вообще ничего не планировала, но теперь, в эту самую минуту, когда на меня смотрела толпа незнакомцев, я вдруг ощутила потребность сказать то, что было важным для меня. И не только. — Так вот… Если он все же меня видит, сначала я хочу обратиться к нему… Это не займёт много времени… Рома… — произнесла на русском. — Да, Рома, — прикрыв глаза, я улыбнулась, ощущая весь идиотизм этой ситуации и вместе с этим неожиданное удовольствие, — не уверена, получится ли у меня сказать это при встрече, поэтому скажу сейчас… — Я пыталась представить лицо Бредина в этот момент. — Для тебя не секрет, что девяносто девять процентов нашего с тобой общения, я на дух тебя не переносила… Но сейчас хочу пролить свет на оставшийся один процент

и сказать, что… думаю, ты и так в курсе, но лучше один раз услышать… Короче говоря… — О, Господи, что я делаю?! — Рома, я… люблю тебя… Вот… — я улыбалась, пока моя нижняя губа тряслась от переживаний. В горле стало сухо, а щёки предательски пылали. Но я это сделала. — Я скучаю, поправляйся скорее, обещаю больше ничего тебе не печь… — В зале стало подозрительно тихо, и, пока меня не вывели из конференц-зала под белы рученьки, я поспешила перейти обратно на английский: — Итак, мы говорим сегодня о проблемах современной молодежи… Так какие же у нас проблемы? И есть ли они вообще? — я, типа, пыталась взаимодействовать с публикой, но все упорно молчали, вероятно, восприняв мои вопросы в качестве риторических. — Кто-то назовет с десяток, кто-то лишь одну. Мой дед, например, вспомнит свою молодость, и скажет, что сейчас их нет вовсе. Но мы бы с вами с ним поспорили, не так ли? Иначе что мы все тут делаем? — Услышав не дружное, но ободряющее мычание, я продолжила: — Проблема — это всегда противоречивая ситуация. Случается, что жизнь подбрасывает нам испытания, и мы сталкиваемся с трудностями, которые от нас не зависят. Об этом много говорили сегодня… Но, что если причина противоречий кроется в нас самих? И лишь от нас зависит решение нашей проблемы? Социальный статус, круг общения, семья — все это дает нам определенные возможности. Их может быть недостаточно. Но я знаю тех, кто столкнулся с трудностями именно из-за своих возможностей. Все зависит от того, к чему именно мы стремимся. И стремимся ли вообще? Кто-то не желает расставаться с той жизнью, к которой привык, и это его выбор. Но что, если цепляясь за то, что считают важным другие, мы можем лишиться себя чего-то действительно значимого? Значимого для нас. Один мечтает сделать карьеру, другой — путешествовать автостопом, я, например, мечтаю, чтобы мой любимый человек вышел из больницы и побрился. — Я мысленно поблагодарила тех, кто искренне посмеялся над вздором, что я несла. — Да, это шутка. Хотя… нет, — я снова себе противоречила. — Конечно, лучше бы ему все же сделать это, но если эта растительность на лице так важна для него, то и я попробую принять это… Да, — я нервно хохотнула и кивнула, — я снова ухожу от темы, и меня, наверное, накажут за эту вольность. Но это того стоит, я уверена, потому что я говорю сейчас от всего сердца. Какими бы ни были наши трудности и проблемы, я убеждена, что никогда не стоит сдаваться, тем более если ты молод. Плыть по течению или против — важно не это, а то, чтобы делать это в нужном тебе направлении… Здесь, в этом прекрасном городе, я познакомилась с одной японской девушкой. Она одна из тех, кто вдохновил меня нести всю эту… — я снова запнулась, понимая, что перегибаю палку, и исправилась, — читать этот доклад… Она яркий пример человека, который не только стремился противостоять всем проблемам и трудностям, но и убедил другого поверить в себя. Сейчас у них медовый месяц… — Расслышав одиночные хлопки, я нашла взглядом тех, кто мне аплодировал. Это были Вероника и Ланкастер. Ну, что ж, вы сами напросились, ребятки! — Другим примером для меня стала ещё одна пара. Каждый по отдельности и вместе, они тоже смогли побороть внутренние противоречия, хотя и обзавелись кучей внешних. Теперь у них нет денег на медовый месяц, но зато они есть друг у друга. — Закинув голову, Вероника заливисто смеялась, а Ланкастер интеллигентно улыбался. — И, конечно, необычный опыт я получила от знакомства с одной итальянской синьорой. Я не вправе раскрывать чужих секретов, но своё… странное… выступление мне бы хотелось завершить ее словами: «Не слушайте никого. Слушайте свое сердце. Иначе, когда вам будет девяносто восемь, то вам и вспомнить-то будет нечего». Спасибо за внимание.

Мне не аплодировали стоя, не кричали «Бис!» и «Браво!», но зато и не забросали тухлыми помидорами после моего спонтанного саботажа. Важным было то, что я смогла преодолеть себя, свои сомнения и сделать то, что умела лучше всего — устроить небольшую бурю в стакане. Гордиться особенно было нечем, впрочем, как и стыдиться, поэтому спустя несколько минут с чувством выполненного долга я присоединилась к Веронике и Кеннеди, чтобы выслушать очередного докладчика и перечитать сообщение Бредина, которое он прислал мне сразу же после моего выступления. Благодаря Даше парень смог наблюдать за мной в прямом эфире.

«Умница, хорошо выступила. Правда много воды, логика хромает, и вообще ты ушла от темы, но мне понравилось. Очень. В этом вся ты, Юля. Помнишь ты спросила, что в тебе особенного?.. Наверное, вот это. Твоя смелость и искренность. Пусть кто-то сочтет тебя импульсивной и странной, но я думаю, что ты необыкновенная. Никогда не меняйся… Кстати, насчёт бороды. Ты правда смирилась?»

Не в силах совладать с глупой улыбкой, я написала ответ:

«Конечно, нет. Я играла на публику».

На что Бредин ответил:

«Я так и знал»

И следом добавил:

«Я тоже тебя люблю».

И ни одного дурацкого смайла на несколько десятков символов. Боже, кто бы мог подумать, что Бредин окажется настолько идеальным?!.

Эпилог. Устами поэта

Середина ноября на Южном Урале — это аналог итальянской зимы, от которой так и веет неполноценностью и скупостью. Четыре сезона, которые предполагают, как минимум, четыре пары обуви, заставляют меня чувствовать себя едва ли не олигархом. Конец осени и зиму я люблю за вечные сумерки, а конец весны и лето — за поздние закаты и ранние рассветы. И мне нравится, как одно противоречит другому. Теперь я по-особенному стал относиться именно к осени, в том числе, и итальянской, той, что подарила мне несколько потрясающих недель. Но, как бы ни была хороша осень в Италии, я ни на что не променяю наше уральское межсезонье.