Амори
Шрифт:
— Тихо, Амори, — сказала девушка шепотом, положив палец ему на губы, — не говорите об этом.
— С кем вы, Амори? — спросила Мадлен, открывая дверь, завернувшись в большую кашемировую шаль, и смерила быстрым взглядом бедную Антуанетту, сделавшую шаг, чтобы удалиться.
— Но вы сами видите, дорогая Мадлен, — ответил молодой человек, — я говорю с Антуанеттой и делаю комплимент по поводу ее туалета.
— Без сомнения, такой же искренний, как те, который вы только что сделали мне, — сказала
— Я только что вошла, Мадлен, — сказала девушка, — и если бы я знала, что нужна тебе, я пришла бы пораньше.
— Кто тебе шил это платье? — спросила Мадлен.
— Ты же знаешь, что я привыкла сама, и мне не нужна ничья помощь для этого.
— Ты права, так как ни одна портниха не сошьет такое платье.
— Я тебе предлагала сшить платье. Но ты отказалась.
— А кто тебя одел?
— Сама.
— А кто причесал?
— Сама. Это моя повседневная прическа, как ты видишь, я ничего не добавила.
— Ты права, — сказала Мадлен с горькой улыбкой, — тебе никто не нужен, чтобы быть красивой.
— Мадлен, — сказала Антуанетта, подойдя к кузине и говоря так тихо, чтобы Амори не мог услышать, что она говорила, — если почему-то ты не хочешь, чтобы я появлялась на балу, скажи только слово, и я останусь у себя.
— Но почему я должна лишать тебя этого удовольствия? — сказала очень громко Мадлен.
— О, клянусь тебе, дорогая кузина, этот бал совсем не доставляет мне удовольствия.
— Я думала, — сказала Мадлен со скрытой горечью, — что все, что составляет мое счастье, доставляет удовольствие для моей хорошей подруги Антуанетты.
— Разве нужны мне звуки музыки, ослепительный блеск и шум бала, чтобы разделить твое счастье, Мадлен? Нет, клянусь тебе, что в своей одинокой комнате я буду горячо желать тебе счастья, как и на самом оживленной празднике, но сегодня я нездорова.
— Ты, нездорова! — вскрикнула Мадлен. — С такими блестящими глазами и с таким свежим цветом лица? Тогда что я могу сказать о себе, с моим бледным лицом и с моими удрученными глазами? Ты нездорова?
— Мадемуазель, — сказала портниха, — не можете ли вы пройти, платье готово.
— Ты сказала, что я смогу тебе помочь? — робко спросила Антуанетта. — Что ты хочешь, чтобы я сделала?
— Делай, что хочешь, — подхватила Мадлен, — я не могу тебе приказывать; хочешь — пойдем со мной, хочешь — оставайся с Амори.
И она вошла в будуар, но по ее движению было видно, что у нее плохое настроение, и это не ускользнуло от Амори.
XVI
— Вот и я, — сказала Антуанетта, закрывая за собой дверь; она последовала за кузиной в ее будуар.
—
— Она страдает, — раздался голос позади молодого человека, — у нее волнение из-за лихорадки, и эта лихорадка ее убивает.
— А, это вы, отец, — сказал Амори, узнав господина д'Авриньи, наблюдавшего за этой сценой из-за портьеры.
— О, верьте, что это не упрек Мадлен, а вопрос, который я задаю самому себе, я боялся, что сделал что-нибудь такое, что могло расстроить вашу дочь.
— Нет, успокойся, Амори, это не из-за тебя и не из-за Антуанетты, и ты не виноват в том, что слишком сильно любишь.
— О, отец, как вы добры, успокоив меня таким образом, — сказал Амори.
— Теперь, — продолжал господин д'Авриньи, — обещай мне, что ты не будешь ее подстрекать ни к танцам, ни к вальсам ни к контрдансам, оставайся рядом с ней и говори о будущем.
— О да, будьте спокойны.
В этот момент они услышали голос Мадлен, который становился все громче.
— О, Боже, моя дорогая мадам Леру, — сказала она, — как вы сегодня неловки, пусть это сделает Антуанетта, посмотрим и покончим с этим.
Наступило молчание, потом вдруг она закричала:
— Что ты делаешь, Антуанетта?
И это восклицание сопровождалось шумом, похожим на шум рвущейся материи.
— Ничего, — сказала Антуанетта, смеясь, — это булавка скользнула по сатину, вот и все. Успокойся, ты будешь королевой бала.
— Королевой бала! О, ты шутишь, Антуанетта, как это благородно с твоей стороны. Это ты, которая все украшает будешь королевой бала, а я, я… кого трудно украсить и сделать красивой…
— Мадлен, моя сестра, что ты говоришь? — возразила Антуанетта с легким упреком.
— Я говорю, что будет время в гостиной, чтобы сделать из меня предмет насмешек и сломить меня, и не слишком благородно преследовать меня до моей комнаты вашей победой.
— Вы меня прогоняете, Мадлен? — спросила Антуанетта со слезами в голосе.
Мадлен не ответила. Ответить было бы слишком большой жестокостью, и Антуанетта вышла, рыдая.
Господин д'Авриньи обнял ее, в то время как Амори, пораженный этой сценой, продолжал неподвижно сидеть в своем кресле.
— Иди, дитя, иди, дочь моя, бедная Антуанетта! — сказал он ей вполголоса.
— О, отец, отец! — шептала она. — Я очень несчастна.
— Ты не это хотела сказать, и не это ты должна сказать, — возразил господин д'Авриньи. — Ты должна была сказать, что Мадлен несправедлива, но это говорит не Мадлен, а лихорадка. Не надо ее обвинять, ее нужно жалеть. Выздоровев, она образумится; тогда она будет раскаиваться в своем гневе и попросит прощения за то, что была несправедлива.