Амулет Золотого Льва
Шрифт:
– Ой, да прекрати, Емеля, – хозяйка опустила глаза и залилась румянцем.
– Да ладно, чего там, все свои. Царевна она у меня, так-то вот. Бывшая только. А вообще, царская дочь, правда-правда.
Вино и впрямь оказалось отменным. Мы выпили за знакомство, за хозяйку-царевну, за хозяина-изобретателя.
– Скажи, Емеля, – спросил я, – зачем тебе понадобилось строить махолёт? Это же тупиковый путь развития авиации.
– Вы, как я погляжу, люди приезжие, судя по одежке, по выговору, да еще потому, что помочь мне взялись. Многого, наверно, из тутошних
– Не знаем, – подтвердил я. – Но очень хотели бы знать.
– То длинная история, долго сказывать.
– А мы не торопимся. Если только вас стесняем, так можно и в сарай… То есть в мастерскую перебраться.
– Ничего-ничего, – поспешила заверить Марьюшка. – Мы гостям всегда рады, а уж Емеле-то выговориться ох как хочется.
Мы пропустили еще по стаканчику чудесного вина и уставились на Емелю. Тот покряхтел немного, собрался с мыслями и начал свой рассказ.
– Поймал я раз в проруби щуку. Совершенно случайно. Черпанул ведром, а она – вот она, из ведра выпрыгнула, здоровая, однако, на льду трепыхается, а в прорубь назад попасть не может.
– Ну и что мне, – говорю, – с тобой прикажешь делать? На сковородку кинуть? Или в суп?
А она молчит, как рыба об лед, хвостом только тук, да тук.
– Ладно, уж, – говорю, – ступай себе с Богом. Не стану из тебя уху варить, да и пост к тому же нонче. А у тебя, небось, щурята малые.
Взял ее на руки и отпустил в прорубь. Подхватил я ведра с водой, иду домой и словно слышу голос в голове:
– За то, что пожалел ты меня, Емеля, отплачу я тебе сторицей. Я ведь не простая щука, волшебная…
– Ага, – перебил я рассказчика. – Скажи только «по щучьему велению», и любое желание твое исполнится…
– Не мешай, – осадил меня Вольф. – Что дальше-то?
Лешек и Лева слушали, разинув рты, Марьюшка умиленно улыбалась две пары глаз на печке осмелели и светились лукавым блеском.
– Ну вот, – продолжал Емеля, – Я тебя, говорит, уму-разуму научить смогу. Когда, говорит, разум есть, да руки умелые, любые чудеса можно творить. Короче, я, мол, буду твой ум, а ты – мои руки.
– О’кей, – отвечаю, – в смысле, согласен
Иду, значит, я с ведрами к избе, тропинка скользкая, ведра тяжелые, вот и думаю, как бы так сделать, чтобы вода в дом сама шла. И слышу в голове голос: «А вода-то, она сверху вниз бежит. Ежели большущую бочку наверху выше всех домов поставить, а в нее такой машиной специальной, навроде водяной мельницы, воду из реки накачивать, так уж оттуда по желобам можно воду в каждый дом пустить». Собрались мы с мужиками, репу почесали, обсудили, деньгами скинулись, заказали у гномов такую бочку, да трубы железные. Так вот у нас в деревне водопровод и появился.
А потом смотрю я как самовар закипает, из него такая струя пара свищет, крышку поднимает! А щука мне и нашептывает: «Так ведь этот пар можно и работать заставить!». Вот и паровая машина сочинилась. Печеход мы ее прозвали, потому как на печь вельми смахивает. С полей зерно на ней возили, да в плуг запрягали, молотить ее заставили. А потом пилу еще к такой машине приделали, вручную дров-то не напилишься, а зимы у нас ух какие студеные!
А государство в ту пору было у нас ма-а-аленькое, феодальненькое. И правил тогда нами царь Колян Второй, отец Марьюшкин. Прознал, значит, царь про чудеса в нашей деревне и повелел мне к нему явиться. Ну, я сажусь на печеход, в ту пору мы без рельсов, так, по земле на них ездили, и подруливаю на царский двор. Тут-то мы с Марьюшкой впервые увиделись и сразу друг друга полюбили.
Марьюшка опять слегка зарумянилась.
– Да ну тебя, Емеля. Гостям такие подробности совсем не интересны.
С печки спрыгнула не то Муська, не то Дуська. Лешек показал ей козу.
– А я не боюсь, – заявила Муська и устроилась у Лешека на коленях.
Спрыгнувшая следом за сестрой с печи Дуська облюбовала колени Вольфа, предварительно поинтересовавшись:
– А ты правда можешь в волка превратиться?
– Угу, – честно признался Вольф. – А у тебя есть красная шапочка?
– Есть! Только сейчас не превращайся, ладно?
– Ладно. Я потом, когда с пирогами к бабушке пойдешь.
– У царя, понятно, свои тараканы в голове, – Емеля продолжал свой рассказ. – Война, говорит, скоро. А наши пушки стреляют медленно и не метко. И заряжать их тяжело. Коли придумаешь, как пушки скорострельными сделать, озолочу, министром сделаю. Тут мне щука в голове подсказывает: «Ежели, мол, порох и ядра не в дуло класть, а наделать снарядов заранее, да через казенную часть их заряжать, то скорость стрельбы не в пример выше станет. А ежели еще и прицел соорудить, то и меткость повысится». Короче, сделал я, как щука велела, и артиллерия наша сразу мощнее стала. И еще одну штуку придумали: печеход мы железом огородили от стрел вражеских, да от пуль и пушку на него поставили.
– Так это танк, что ли? – догадался я.
– Во-во. По-нашему короб. Короче, к войне мы были готовы во всеоружии, и когда заморский принц попер на нас, мы теснили его только так. А потом, когда принц уже был готов к капитуляции, уж не знаю, какая Коляну Второму блажь в голову стукнула, да только начал он вести сепаратные переговоры о перемирии. Да ладно бы так, он еще перемирия ради и Марьюшку заморскому принцу в жены пообещал отдать, словно контрибуцию какую.
– Не выражайся, пожалуйста, – опять залились краской Марьюшка.
– А что я такого сказал? Вот и пойми ж ты! Словно блоха его какая укусила. Ну, этого мы стерпеть не могли, и весь народ тоже заволновался. Короче, бунт начался. Боярская дума всю ночь в царских палатах просидела, якобы решали, как государство спасти. А сами взаперти там квасили! Царя-батюшку в башню под арест посадили, а Марьюшке главный воевода помог бежать, мы с ней на лесной заимке схоронились. Наутро царь от престола отрекся и тайно бежал в Заморское королевство. А боярская дума самораспустилась, и началась в нашем уже не царстве, а непонятном государстве жуткая анархия. Дьяк Милюка тогда призывал ему временные полномочия на власть дать.