Амулет. Книга 4
Шрифт:
Женщина, оглядев и узнав меня, моментально выхватила из моих рук бутылку и с воплем: «Вот еще соседушка пожаловал!» препроводила в большую комнату.
Там дым стоял коромыслом. Мне показалось, что меня впихнули в парилку. В спёртом и прокуренном воздухе висел кислый запах спиртного. Вокруг были такие же распаренные, как у хозяйки, красные лица. Стол загромождали блюда с недоеденными закусками, а в центре его возвышалась большая чаша с кутьей.
«А ведь, и впрямь, поминки, – подумал я, глядя на кутью. – Только вот чьи?» И тут я опять увидел Василия Фомича. Он восседал в самом центре стола, но в то же время как-то отстраненно:
– Вот такие, брат, дела, – как-то грустно усмехнулся мне Василий Фомич, – помер, вообще-то, я.
Он кивнул в сторону комода. Я оглянулся – и встретился с глазами того же Фомича, смотревшего… с фотопортрета, перевязанного черной траурной ленточкой.
«Что же это, выходит, я с покойником разговариваю?! – похолодел я от окончательного вывода. – Эту штуку, способность видеть мертвецов, мне на Бали буддийские монахи подстроили!» – я зачем-то ощупал себе голову.
– Да ты не переживай, – подбодрил меня Василий Фомич. – Я и сам еще толком не знаю, покойник я или нет. Помню, что меня похоронили дней сорок назад, а вот дальше все как-то смутно, непонятно. Вроде как я есть, а вроде как и нет меня. Я-то не сплю, вижу, что я есть, – да и ты меня видишь! – а жена моя, Нюрка, меня не узнает. Чудно! Я ведь для чего тебя позвал? – спохватился он и сейчас же передумал продолжать. – Посиди пока. Потом скажу.
И Василий Фомич как-то совершенно необычно удалился, можно сказать, выплыл из комнаты…
Компания за столом, не переставая, пила водку и время от времени вспоминала детали биографии Василия Фомича. По всей вероятности, он был человеком так себе, средних талантов и не дурак выпить, но в речах говоривших о нем он представал чуть ли не кандидатом на Нобелевскую премию. Духота становилась все гуще, а поминальные тосты все горячей, словно люди компенсировали ими свое безудержное веселье.
Чем больше я их слушал, тем больше убеждался, что, действительно, Василий Фомич умер. Хотя непосредственное общение с ним заставляло сомневаться в этой навязчивой идее всех собравшихся.
Некая полная сдобная женщина, явно перебравшая водки, бесстыдно вопила, что всю жизнь она любила одного мужчину – Василия Фомича. Вдова, женщина далеко не молодая, смотрела на нее, как на идиотку.
– Да брось ты, Лийка! Что ты несешь? – вдруг резко сказала вдова. – Какого мужчину? Ты же мне все время жаловалась, что он твоего мужа на пьянку подбивал!
Как я понял, их мужья работали вместе в автосервисе.
Лийка, тем не менее, окончательно вошла в раж:
– Да вы не знаете, что это был за человек! Вы ему в подметки не годитесь! Вася! На кого ж ты меня оставил, хороший мой!.. – и она пьяно зарыдала, размазывая сопли по щекам.
Выяснения любовных отношений за поминальным столом производило отвратительное впечатление.
А в дальнем углу комнаты сидела маленькая сухонькая старушка с выражением глубокого горя на лице. Ее сиротливая фигурка резко контрастировала с разбитным видом всех собравшихся. Она одиноко сидела на шаткой кухонной табуреточке, опустив седенькую голову, а в узловатых ее пальцах был зажат простой граненый стакан, в котором дрожала водка.
«Мать», – узнал я ее.
Пустые льстивые речи о сыне нисколько не уменьшали боль в ее сердце.
«А
Василия Фомича я увидел за спиной старушки. Он стоял неподвижно, словно боясь напугать ее, и страстно хотел утешить мать.
Я подошел ближе, и он сказал:
– Это моя мама. Если ты можешь, обними ее. Ты видишь, никому нет до нее дела. Я умер – и никому ее не жаль. А ведь она единственный человек, который сейчас по-настоящему печалится обо мне. Обними ее за меня, и скажи ей что-нибудь утешительное.
– Что я могу ей сказать?
– Ну, ничего не говори. Просто обними.
Я последовал его просьбе, обнял женщину за сухонькие плечи, и она, как будто ждала этого, прижалась ко мне и разрыдалась:
– Вася, Васенька, что же ты наделал? Кому же я, старая, теперь нужна буду? Один-то ты меня поддерживал. Нюрка твоя меня из дома выгонит… Что ж мне теперь делать, сынок?
Василий Фомич стоял рядом и виновато смотрел то на меня, то на мать.
– Да сделай же ты что-нибудь! – взмолился он ко мне.
И вдруг я, сам себя не понимая, произнес:
– Не плачьте, успокойтесь! Все будет хорошо. Знаете что? Вы будете жить у меня. Да, у меня! – сам себя подкрепил я. – Я с Василием Фомичом очень сдружился и потому вас не оставлю! Мы еще немного здесь посидим, выпьем за упокой его души, а потом пойдем ко мне, и я вас с моей женой познакомлю.
Я в своей жизни сделал не так уж много добрых дел и потому в глубине души надеялся, что когда-нибудь, может быть, на том свете мне зачтётся этот мой жертвенный поступок, это мое сочувствие бедной женщине.
Василий Фомич посмотрел на меня благодарно и с чувством произнес:
– Молодец, мужик! Я в тебе не ошибся… Хотя, в общем, цель у меня была другая, – он оглянулся и внезапно решился:
– Пойдем-ка со мной на кухню! Покажу кое-что.
Влекомый его приглашающим жестом, я пошел за ним.
На кухне никого не было. По кафелю над раковиной испуганно метнулись собравшиеся на водопой тараканы. Табачный дым сизой струйкой уносился в открытую форточку, а на грязной тарелке из-под холодца еще дымились окурки.
– Вот, открой-ка, – показал Василий Фомич на верхнюю дверцу старого кухонного шкафчика. – Сил-то у меня, сам понимаешь, никаких. А мне надо, чтобы об этом кто-нибудь узнал, я специально, ради этого и явился. Открой, открой, – торопил меня покойник.
Я, следуя его настоятельной просьбе, открыл дверцу. В самой глубине шкафчика, заставленная разными банками со специями и коробочками с чаем и травами, стояла бутылка, похоже, с недопитой водкой. Именно на нее указывал призрак.
– Ты ж посмотри, какая ведьма! И тут сэкономить решила! Даже отраву – и ту не всю мне отдала. Это ж она меня ею укокошила, – пояснил Фомич. – Ведь что там в судмедэкспертизе сказали? Что я, значится, упился некачественной водкой и оттого помер. Пьяница, сказали! А дело-то на убийстве замешано, – Василий Фомич горестно затряс головой. – И с этой ведьмой я всю жизнь прожил! Не знал, какую гадину пригрел у себя на груди. Просто так уйти к любовнику она, вишь, не захотела – захотела в моей квартире и с моими деньгами остаться! Тут ведь все мое, за мои трудовые куплено. Вот и решила меня, значится, на тот свет досрочно отправить. Мне ведь всего пятьдесят четыре отроду, мужик еще хоть куда был!